Мо сам делал переплеты для блокнотов, куда Мегги записывала воспоминания Резы, – один красивее другого. Но со временем Мегги заметила, как озабоченно он на нее смотрит, когда она листает свои записи, полностью погрузившись в слова и рисунки. Конечно, она понимала, что Мо это, наверное, неприятно, ведь его жена на долгие годы потерялась в мире из букв и бумаги. Как же могло ему понравиться, что теперь его дочь ни о чем другом не может думать? Да, Мегги отлично понимала, что творится с отцом, и все же никак не могла сделать то, чего он хотел, – отложить блокноты и на время забыть о Чернильном мире.
Может быть, она бы меньше тосковала по нему, если бы феи, кобольды и прочие странные существа, вывезенные из проклятой деревни Каприкорна, по-прежнему жили в саду у Элинор. Но там уже никого не осталось. К деревьям еще лепились пустые гнезда фей, еще не обвалились выкопанные кобольдами норы, но обитатели их исчезли. Элинор подумала было, что они сбежали или похищены, но потом увидела пепел. Мелкий, как пыль, серый пепел покрывал траву в саду – серый, как Призрак, из которого вышли когда-то необычные гости Элинор. И Мегги поняла, что возврата из смерти нет, даже для существ, рожденных лишь словом.
Но Элинор не могла примириться с этой мыслью. Охваченная упрямым отчаянием, она поехала назад в деревню Каприкорна и нашла там пустые улицы, сожженные дома и ни одной живой души.
– Знаешь, Элинор, – сказала ей Мегги, когда тетушка вернулась вся в слезах, – я с самого начала боялась, что так будет. Я никогда не могла до конца поверить, что есть слова, воскрешающие мертвых. И потом – признаемся честно – они не годились для этого мира.
– Я тоже для него не гожусь, – только и сказала Элинор.
В следующие недели Мегги, проскальзывая вечером в библиотеку, нередко слышала всхлипы из комнаты Элинор. С тех пор прошло много месяцев, почти целый год провели они все вместе в просторном доме, и Элинор – так казалось Мегги – рада была, что не живет больше наедине со своими книгами. Она предоставила им лучшие комнаты (для этого коллекции старых учебников и собрания нескольких писателей, которых она разлюбила, пришлось переселить на чердак). Мегги видела из своего окна покрытые снегом вершины гор, а спальня родителей выходила на озеро, над мерцающей гладью которого так часто порхали феи.
Никогда еще Мо не уезжал так, как сегодня, – не сказав ни слова на прощание, не помирившись…
«Надо, наверное, пойти вниз и помочь Дариусу в библиотеке», – подумала Мегги, утирая слезы с лица. Она никогда не плакала, когда спорила с Мо, слезы приходили потом… А он, увидев заплаканные глаза дочери, всякий раз заглядывал в них со страшно виноватым видом.
Конечно, все опять слышали, как они ссорятся. Дариус, наверное, уже поставил на плиту кастрюльку с молоком, а Элинор, как только Мегги появится в дверях кухни, примется ругать Мо и мужчин вообще. Нет уж, лучше она останется у себя.
Ах, Мо! Он вырвал у нее из рук блокнот и унес с собой. Как нарочно,