заболела и что меня нет рядом… Как бы мне хотелось поухаживать за тобой… Подать горячего молока, попоить тебя ложечкой какой-нибудь гадостью… Почитать тебе вслух «Ромео и Джульетту»… В лицах… Ты бы говорила за Ромео, конечно. Я бы все это сделал, будь я рядом с тобой, несмотря на то, что рисковал бы заразиться от тебя, заболеть и, может, даже умереть… Веришь?!
Вчера «гудел» до чертиков, и в этом была и твоя вина. Думал, забыла Ржавого… Забыла, как целовала, как любила… Забыла, как говорила: «Опять небритый?» И когда садился в самолет, все ждал… думал, опаздывает, как всегда… А ты заболела… Ты больше не должна болеть хотя бы в день моего отъезда!
Вот! Я нарисовал для тебя… Голова кружочек… Туловище тоже кружочек и две палочки ручки и еще две палочки ножки… Узнаешь? Это ты… Грустная и больная …
И тут ты спрашиваешь:
– А где ты?
– А я уже улетел…
Но кому это я писал… Кому?..
Улица…
А дождь все идет… мелкий дождь… Большинство пешеходов с зонтиками, но не все. Вот бежит молодой парень, защищаясь от дождя своим портфелем, накрывая голову им, забежал на остановку под крышу, улыбаясь, смотрит на меня. Вот подошла молодая девушка с зонтиком, сама уже внутри, а зонтик еще на улице, старается его закрыть… не получается… Наконец находит кнопку, нажимает и с облегчением закрывает его.
Дождь…
И вдруг у него сердце началось биться как-то учащенно, так что удары его стали отдаваться в голове.
Все! Все! Все!
Я остался один… Его больше нет!
Двадцать девятого июня в семь вечера по Берлинскому времени он умер…
Папы больше нет!..
И все!..
Нет! Не так. Неправильно. Так нельзя… Я не один… У меня есть моя семья… Сестра… Но той жизни, в которой я был маленький, уже нет…
Не думал, что будет так сложно и необъяснимо… Ловлю себя на мысли, что появилась какая-то свобода… свобода от всего. Границ больше нет. Не существует! И непонятно, как это связано с папой, вернее, с его смертью.
Он посмотрел кругом. Ничего не изменилось… Все как было… Как было, когда он был жив… Люди гуляют, кушают, смеются, разговаривают… и не знают, что его больше нет!
Как же мне обидно, что он умер…
Еще совсем недавно, когда я был у него, он командовал:
– Давай, давай! Что ты сидишь и ничего не пишешь? Ну! Пиши!
Как будто ты можешь писать по приказу… И мне казалось, ему нравилось что я пишу. Он сам писал, все его письма были хорошо написаны, и мама была его большим почитателем, все, что он писал, она читала, исправляла ошибки, поправляла язык и всегда хвалила.
Ну, как же мне его не хватает… И такое отчаяние берет… Не думал, что так будет…
Все думаю: если бы это или то, может быть, он бы еще жил… Так как же это происходит? Как будто кто-то, кто-то там решает: «Все, ему пора умирать». Или: «Нет, не сейчас, потом, на следующий год сразу после его дня рождения…»
Ах! Невыносимая обида… Его больше нет!
Ему как-то стало хуже не постепенно, а вдруг, сразу… Почти сразу после его переезда в этот дом. Дом престарелых…
Он не мог уже