днем ни ночью. Враждующие стороны вываливали друг на друга такие непристойности и оскорбления, что я не мог понять, как они после этого ухитряются не расплеваться на всю оставшуюся жизнь.
Случались и события, шокировавшие или развлекавшие весь Лицзян. Помню, однажды на рынке объявился абсолютно голый мужчина – он неспешно покинул площадь и пошел по Главной улице. Я в этот момент сидел у г-жи Ли. Мужчина ходил от одной лавки к другой, спрашивая где вина, где сигарету. Женщины плевались и отворачивались от него, однако никто не пытался его остановить. По правде говоря, циничных лицзянских женщин таким зрелищем было не напугать, однако, чтобы не напороться на ехидные, язвительные насмешки со стороны мужчин, им приходилось разыгрывать скромность и смущение. Полицейские на улицах практически не попадались, так что только ближе к вечеру, когда кто-то не поленился вытащить одного из них из участка, сумасшедшего наконец увели. За решетку его сажать не стали, поскольку в Лицзяне не было законов, карающих за нарушение правил приличия в общественном месте. В таких вопросах решающее значение имело мнение общественности. В нескольких сотнях ярдов от Главной улицы, в ближайшем парке, всегда можно было увидеть, как десятки голых тибетцев и наси плавают в реке или загорают на солнце на виду у прохожих, перед окнами стоящих рядом домов. Женщины и девушки, проходя мимо, хихикали и перешептывались, но никто не жаловался. Тем не менее это не значило, что местные жители считают приемлемым обнажаться на рынке.
Другой неловкий случай произошел однажды ближе к вечеру в лавке г-жи Ли, где я отдыхал после напряженного рабочего дня. Мы с друзьями попивали вино, а г-жа Ли занималась своими делами. Вдруг у двери остановился какой-то бедный горец. Г-жа Ли спросила, что ему нужно. Он ответил, что пришел ко мне на осмотр и за лекарством – у меня к тому времени уже сложилась репутация человека, сведущего в медицине, и люди знали, что я держу в кабинете шкафчик с самыми необходимыми лекарствами. Я всегда отказывал тем, кто приходил за мной в винные лавки, поскольку не хотел устраивать там филиал своей врачебной практики и тем самым мешать основному промыслу хозяев. Г-жа Ли сказала горцу, чтобы тот приходил на следующий день на прием ко мне домой.
– А что у вас такое? – мимоходом спросила она. Не успели мы опомниться, как мужчина спустил штаны, обнажив интимные части тела. Г-жа Ли залилась краской, схватила метелку из перьев и ударила ею мужчину. – Убирайся отсюда, дурачина! – велела она.
Однако все, что могло случиться, уже случилось. Г-жа Хо, владевшая кондитерской напротив, уже покатывалась со смеху. Г-жа Ли сделала вид, что ужасно сердится, и осыпала глупого горца бранью. История разнеслась по всему Лицзяну – о подробностях случившегося меня расспрашивали и в конкурирующей винной лавке г-жи Ян, и у г-жи Хо.
Бар г-жи Ян, несомненно, был классом ниже, чем у г-жи Ли. У нее даже не было лавки как таковой – ее заведение находилось под аркой ворот нового дома, который в тот момент еще строился.