от абажура и аргандовой лампы падал на все предметы старой, но еще красивой мебели, находившейся тут. Валерьян Аполлинариевич сидел в углу диванчика, облокотившись на боковину левой рукой, и читал стихи вслух. Елена слушала его с упоением, сидя рядом с прямой гордой осанкой. Они, кажется, совсем забыли о существовании Льва Аркадьевича, который так боязливо пересекал ночной лес.
Наталья Константиновна в это время сидела у себя в будуаре, оранжево-розовой комнате второго этажа с балкончиком, и неохотно мешала на палитре краски. Добиться нужного цвета ей все никак не удавалось, и она все сильнее и сильнее тосковала. Наконец, отложивши это занятие в сторону, Наташа подставила свой высокий стул к окну и, присев, свесила с подоконника руки. Она делала так всякий раз, когда ей становилось скучно и одиноко. Ей хотелось снова пройтись с Зарецким по лесу, поговорить о чем-нибудь, посмеяться над глупостями, полюбоваться природой… О чем только не мечтала в это мгновение Наталья Константиновна.
Лев Аркадьевич выбежал, в конце концов, к деревне и выдохнул. Его сердце било в самых висках и вот-вот грозилось вырваться. Немного отдышавшись, он пришел в себя после легкого ужаса и двинулся дальше.
Зарецкий, шурша одеждой о заросли около дома, отпер калитку и поднялся на крыльцо. Вздохнувши, он посмотрел в окно столовой, в которое, впрочем, ничего не увидел, и присел на ступеньки. Через открытую форточку послышался выразительный голос Копейкина. «Смотри-ка, – прошептал Зарецкий, – мою книгу взяли». Он тихонько вошел в прихожую, сменил замазанную обувь на мягкие тапочки и подкрался к приоткрытой дверце в гостиную.
– Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу, – цитировал Копейкин.
– Чего желать? О чем тужить?
День пережит – и слава Богу! – продолжил, войдя в комнату, Лев Аркадьевич.
– Вот ты, наконец, и вернулся! – сказал, не то радостно, не то удивленно Валерьян Аполлинариевич. – Я уж думал, что ты нас совсем бросил… оскорбился.
Зарецкий молча взял сборник стихов Тютчева и возвратил его на законное место в этажерке.
– Ох, какая важность! – вредно возразила ему Елена Порфирьевна. – Вечно ты норовишь испортить мне вечер, – а затем, выдержав небольшую паузу, добавила с глубочайшей иронией. – Ваше Высокоблагородие, не желаете ли пройти-с в столовую и отведать-с ужину-с? Который, к вашему сведению, давно остыл!
– Простите, знаю, что не должен, но все же вмешаюсь, – неловко произнес Копейкин, – Helene, вы слишком строги с ним. К тому же, смею дерзнуть, напомню вам, что он здесь хозяин, а я его гость…
– Хозяин! – от неловкости вскрикнула Елена Порфирьевна. – Да я больше него здесь живу. Хозяин, понимаете ли. Гм!
Зарецкий молча потупил голову и вышел в столовую. Копейкин проследовал за ним, небрежно шагая по холодному полу.
– Аннушка, – позвал вполголоса Лев Аркадьевич, – будь так любезна, разогрей мне ужину.
С кухни,