жизни, и урок всегда побьет перемену и любое вольнодумство. И вот все, как есть, в грязных кедах, на пороге кабинета физики. Дверь подчиняется закону двери, и вся компания замирает на пороге. Бабушка замолкает и смотрит. Но не в глаза, не блуждая взглядом от одной взъерошенной головы к другой, а на ноги, на ноги одного мальчика, капитана команды, голкипера и старосты класса, и тут, надо сказать, он полностью оправдал все свои регалии. Самым бравым и показательным образом он разоружает свои ноги и остается в одних носках. Потом берет свои кеды, ставит за дверь и лишь потом садится на свое место. Надо ли тут говорить, что все последовали его примеру? Ничего не сообщая лицом о событии, бабушка продолжила урок, взяв в руки белоснежный мел и нанося на бордовую доску формулу, о значении которой еще никто не подозревал.
И после таких вот историй я верил в необыкновенность бабушки больше, чем в великие дела Циолковского. И когда я в очередной раз пробовал ее сырники, хрустя их твердой золотистой корочкой, я верил, что ем что-то волшебное. И расту.
После бодрого и громкого выкрика в сторону кухни, в парадном расположении духа, дедушка читал передовицу. Обычно оттуда смотрел какой-нибудь лысый политик, в плечи которого были вставлены руки Ленина, одна из которых смотрела всегда вперед, а другая назад. Дедушка тоже был лысый и, видимо, поэтому проникался доверием к любому такому политику, но к концу статьи отчего-то всегда хмурился, громко плевал на пальцы и переходил к оборотной стороне дел – странице номер два. Там обычно печатали что-то из мира промышленности. Особенно дедушку интересовала авто- и авиапромышленность. Он обводил взглядом колеса, корпуса, крылья так, будто делал гимнастику для глаз, стараясь сохранить внутри самые прекрасные ощущения. Как правило, на фото с самолетами дедушка опять переламывал газету, складывая ее пополам, чтобы ничего не отвлекало и не дергало. Только он и самолет. И больше ничего вокруг. Потом, переходя к следующему развороту, дедушка все больше пробегал глазами интервью эстрадных звезд и только когда натыкался на советы садоводам-любителям и тайны народной медицины, брал ножницы и аккуратно вырезал эти статейки как самое сокровенное, чтобы собрать их в свою красную папку к остальной накопленной мудрости. Когда газета была изрезана, переломана туда и обратно, дедушка принимался за последнее. Брал в руки ручку и разгадывал кроссворд.
– Алла! Находится в атомном ядре… и не имеет электрического заряда!?
– Нейтрон, Коль!
Бабушка и дедушка понимали друг друга не глядя, на расстоянии прихожей, коридора, книжного шкафа, шатающихся синих висюлек и Циолковского – хранителя всех ключей от дома и гаража.
– Коль! Так за хлебушком!
– Иду-у-у!
Дедушка вновь откладывал газету. Надевал носки, белые брюки, вправлял белую с коротким рукавом рубашку внутрь, затягивал ремень. Подходил к зеркалу, нажимал на резиновый шарик, свисавший на резиновой трубке, ведущей к флакону с одеколоном. Два или три раза. И