дня пытался запомнить – Кулуангва.
Дом остывает и скрипит. Сухое дерево трещит не очень, а в осиновом бору, если его прихватил мороз – просто канонада! Все бревна поскребаны медведем. Скребется возле моей головы в сорока сантиметрах через стенку – неужели чует. Али енто кака-то духовна обчность? Мачта воет. Дом сжимается: «Оххх!» – в ромб, хоть и укреплен тросами. Как бы перетаптывается. Потом наползут туманы. Уйдет медведь.
Опять трещит дерево. Сделать бы автоматическую печку и впасть в спячку. Вчера во впадине около Рощи (так я называю самую высокую часть острова), появился таймень. Наверное, чайка схватила и уронила. Подкарауливаю и постараюсь запасти на зиму.
Все-таки птиц я много извел. Вот за это они мне и мстят: не попадаются орнитологам с моими записками на кольцах. А может, и орнитологов-то в России не осталось? Все свалили на юг от бандюганской сволочи в малиновых пиджаках.
А окольцевал за это лето я более пятидесяти штук.
Появились странные зеленые сияния. Всплывающие облака и увеличивающиеся кольца, как круги по воде, лучи, звезды и пятна. Как я раньше не замечал красоты звездного неба! Вот – Южный Крест, а вот – Кассиопея! Очень часто, когда я лежу на спине и наслаждаюсь этим звездным небом, я кладу под голову мяч. Он становится мягким и теплым, как подушка. Иногда мне кажется, что он даже начинает укачивать меня, усыплять. А небо в эти мгновения становится до страшного изумрудно-зеленым. Поначалу мне кажется, что теряю зрение, но сияние исчезает, как только я отнимаю голову от мяча-подушки.
Потеплело и запахло смрадом разложения. Множество гагар гибнет от прибоя. Далеко на востоке открытое море – видно по цвету неба. Ветер. Влажно. Пуховик моментально намокает. Нужно было делать его в два слоя. Вяжу сети. В этом году рыбу почти не ловил.
Играю с мячом около воды. Никогда в школе не интересовался футболом, друзья надо мной смеялись. А вот сейчас вроде и получается неплохо. Посмотрели бы на меня сейчас мои одноклассники! Два раза мяч улетал в воду. Добирался до него на байдарке. Казалось, что мяч играет со мной. Только до него доплываю – он уходит еще дальше в море. Я за ним – он от меня. Словно зовет уйти с острова. Никуда я не пойду – и здесь хорошо!
Ухожу на байдарке с моим мячом подальше в открытую воду. Он часто будто зовет меня покататься. «Поедем, красо-о-о-отка, ката-а-а-ться». Страшно. Скалистые, ледяные берега моего Острова, некоторые скалы, особенно около Рощи, как небоскребы преображаются чайками. Они носятся на фоне этих берегов и глаз, сохраняя линию полета, как бы режет эти и так изрезанные громады.
Не учился радиоделу, пошел токарем, а не слесарем на завод – казалось проще (тем ядовитая стружка – мне бы сейчас этот яд, да на медведя!). Не убивал, не мочил системщиков. Лишь выступал против них по ящику. За это и поплатился.
Сейчас я бы не боялся медведей. Бился с мафиози – хотел бросить его, а он уперся, устоял и начал меня доделывать