после рождения умерла Зухра, а вслед за ней, не выдержав без своей сестры, умер Хасан. Роды ослабили нашу мать, а потеря первенцев, пожалуй, навсегда лишило её радости. Повзрослев, я узнала, что наша мать пережила ещё несколько выкидышей до того, как наконец на свет появился мой брат, здоровый младенец, когда ей уже минуло тридцать семь лет. Первое время кормить малыша она не могла, и на помощь к ней приходила наша соседка, которая жила напротив нашего дома.
Неохотно ковыряя кашу, я с грустью смотрела на фотографии нашей матери в молодости, пылившиеся на полке. На них она ещё широко улыбалась и казалась удивительно красивой, полной жизни девушкой. «Её огонь явно начал затухать после замужества», с горечью размышляла я. Возможно, она была таким человеком, которого переполняла теплота, и ей был необходим кто-то, на кого можно было бы излить свою любовь. Потеря первенцев и долгие годы без детей заглушили в ней потребность любить, и та переполняющая любовь, которая была внутри неё, начала черстветь, разрушая все её другие положительные качества.
Отец на всех немногочисленных старых фотографиях (при этом ни одна фотография с ним, кроме свадебной, не стояла на полке) был таким же серьёзным, каким я его видела с рождения. Почему-то мне всегда было гораздо легче на душе, думая, что у родителей были серьезные испытания. Хотя порой я сравнивала их с дедушкой и не понимала, почему он совсем другой. Он был уже пожилым человеком, который повидал много неприятностей, и, вероятно, гораздо более страшных, он всегда улыбался и тепло обходился с каждым, кто встречался на его пути.
После завтрака отец сразу уходил на работу. В то время он работал прокурором, и название этой профессии долгое время было единственным, что я знала о его сфере деятельности. Когда люди узнавали, что я прокурорская дочь, это всегда вызывало у них странную непонятную мне реакцию: кто-то резко становился ко мне приветливее, кого-то это смущало и даже пугало. Отец никогда не рассказывал о своих делах. Уходил из дома рано утром в определённое время, и возвращался также четко по расписанию.
О том, когда у отца на работе были напряженные дни, и в целом когда у него были проблемы, можно было понять только по едкому запаху сигарет, исходившему от него. Привязанности к сигаретам у него не было, и как только наступали более спокойные дни, он бросал курить. На тот момент я ни разу не замечала, чтобы отец курил дольше, чем три недели к ряду. В такое время он бывал особенно суров, ещё более раздражителен, чем обычно, и сильнее стремился сидеть в одиночестве и никого перед собой не видеть. Любая мелкая оплошность, совершенная кем-нибудь из нас, его детей и жены, заканчивалась крупным скандалом с громкой бранью и разбитой посудой. Поэтому каждый раз, когда отец требовал привести ему спички и во дворе появлялся зловонный дым, ненавистный нам с братом с раннего детства, мы тяжело вздыхали и, трепеща, ожидали бури.
В летнее время с уходом отца и до его возращения мы с братом беззаботно проводили время, наслаждаясь детством, которое, несмотря