за каждым из нас, громко командуя.
– Пожалуйста, потише, пусть дети спят, пока мы собираемся.
Но маленький Женя уже проснулся. Он сразу вскочил.
– Мама, мы куда, на дачу? – Обещанную дачу он давно и радостно ждал.
– Полежи, Женюрик, еще немного, я скоро вас одену.
– Мама, а мы на машине?
Грузовик с вооруженными солдатами ждал внизу. Светало. Муж сидел в столовой и подписывал бумаги: при обыске изъято несколько книг и почему-то карта Финского залива. Он был спокоен, но рука у него все же дрожала. Мама упаковывала вещи, не обращая на пришедших никакого внимания. Я одевала сонную Иришку.
Вдруг сестра кинулась к телефону.
– Этого не может быть, я позвоню в редакцию… Нет, не может быть, это, конечно, ошибка.
У нее вырвали трубку, провод оборвали. Кто-то резко открыл дверь своим ключом.
– Только, Саша, не надо, ничего не надо, – крикнула мама.
Саша шел на них с белыми от гнева глазами.
– Я советский командир, я знаю этих людей. Не смейте их трогать, я отвечаю за них.
Сейчас он ударит!
– Саша! – Мама схватила его за руку. – Уходите, ведь вы ничего не можете, будет только хуже.
Он опустил руки, пришедшие отвели его в другую комнату. Вернулся он, подавленный, со слезами на глазах, попрощаться. Как в эту ночь он узнал, что нас увозят, и примчался из летнего военного лагеря, мы никогда не узнаем. Нас увели. На машине всех знобило.
За Таллинном, на незнакомых путях, стоял бесконечно длинный товарный поезд.
– Все мужчины отдельно, в другие вагоны. Живо!
Я быстро прощаюсь с мужем, вынимаю ему пару белья, подушку, коврик, чтобы спать в вагоне не на досках. О, этот коврик моего детства, единственная вещь, которую через много лет принесет он из лагеря в сером мешке за спиной.
Загремели засовы – р-р-раз, и закрылся мир за стеной вагона. Света мало, только два маленьких зарешеченных отверстия наверху, да и их захлопнули. Поезд стоит недолго, видимо, мы – последние. Вот он дернулся, пошел – и оборвалась ниточка, связывавшая нас с прежней жизнью.
До свидания, Женя!
Только много позже, проехав долгий трудный путь, где на каждой остановке испуганные женщины будут спрашивать, а где же мужья, отцы, мы поймем, что это было расставание надолго, а для многих и многих – навсегда.
Светлые ночи плыли за стеной вагона. Днем заглядывал лучик солнца в маленькое окошечко наверху, которое нам теперь уже не захлопывали. Женщины в вагоне навели порядок. Усталые дети притихли. Только сердце с каждым днем пути сжималось все больше и больше. Вот уже три дня моя хорошая жизнерадостная Ириночка – ей год и три месяца – без молока, вот еще три дня, и еще… Она ничего не ест и тихо сидит на коленях у бабушки. Так, тихо, не жалуясь, будет лежать она долгие месяцы больная в холодной подвальной каморке, а потом, уже взрослой, будет переносить боль и горе с непонятной мне твердостью, избегая сочувствия.
Дни стали совсем теплыми. Мы ехали все дальше – куда, неизвестно.