мы не ругались, – Люся пыталась избежать осуждения.
– И что, дальше вы жили душа в душу?!
– Жить вместе не было никакой нужды. Валя завалила первый же экзамен, но не особо расстроилась: позвонила родителям и сообщила, что домой не вернется…
– Это откуда же в ней взялась такая самостоятельность?
– Да не было никакой самостоятельности! Тарас же нас разыскал.
– И вытащил ее из окна, – подсказала подруга.
– Точно! Девчонки, хоть Валю и невзлюбили, выгонять не стали. Вот она целыми днями на подоконнике и висела. И пока я экзамены сдавала, – Люся лукаво улыбнулась, – Тарас ее и нашел.
– Дальше понятно: он предложил ей руку и сердце.
– Насчет руки и сердца не знаю, но кое-что предложил. Причем на Томкиной кровати. В общем, был скандал.
– С Тамарой?
– И с Тамарой, и с комендантом, и, в очередной раз, с тетей Ниной.
– Ну теперь-то они живут счастливо?
– Теперь они не живут: Тарас спился, Валя много работает, вся больная.
– То есть чуда не произошло?
– Видимо, нет, – нехотя призналась Петрова, горой стоявшая за справедливость.
Ну уж если за справедливость, то иногда Люся в Айхал звонила, с Валей разговаривала, точнее, слушала. А подруга юности даже иногда отправляла Петровой письма. С фотографиями: в центре – толстая блондинка с крутым перманентом и вытаращенными глазами, вокруг нее – великовозрастные дяди-дети уголовной внешности, чьи мизинцы украшали золотые печатки с крупными камнями.
Свои фотографии Люся ей не отправляла.
Об Одессе Петрова всегда рассказывала с воодушевлением, что и понятно – молодость. На вопросы о личной жизни с готовностью отвечала:
– Знаешь, я такая наивная тогда была, мне всегда казалось, что парням нравиться не могу, что они со мной дружат.
– Это медики-то дружат?
– У тебя какое-то извращенное представление о нашей профессии.
– Минуточку, не вы ли рассказывали, как девчонки на свидание с морячками в окна прыгали, а потом под утро возвращались? Не всегда же в Одессе было лето.
– Ну, во-первых, не все прыгали. А во-вторых, мне особо некогда было – я работала.
– То есть вы не прыгали?
– Я? Нет.
– Значит, кроме Павлика, и вспомнить нечего?
– Ну почему же?
Петрова хитро улыбалась и потягивалась.
Был Владик. Студент-старшекурсник. Номенклатурное дитя с правильными представлениями о жизни. Суть этих представлений сводилась к постоянному соответствию родительским пожеланиям: халат – белый, диплом – красный, жена – скромная.
Иногда Владик отступал от заданного курса и двигался по направлению к тем, кто с готовностью, без ужимок, соглашался поделиться с ним радостью. Естественно, плотской.
В институтской среде любовником Владик слыл отменным: нежным и обстоятельным. Но Петрова ничего об этом не знала, потому что весь первый семестр трудилась