овец крымских татар и кости внизу это всего лишь старые останки какой-нибудь козы или овечки. Наташа долго слушала молча, будучи в объятьях, потом вдруг взглянула прямо мне в глаза и серьезно подвела итог: «Я хочу за тебя замуж».
Так карстовая воронка стала началом нашего брака. В ней я нахожусь и теперь. И каждый, кто связывает себя брачными узами, поселяется на луноподобной Караби-яйле, плоском плато. И бродят пары в тумане по этому полю боя, рискуя свалиться если не в обрыв, то в воронку.
Август ясно помнил, как будто это было вчера, что профессор после долгой паузы внятно и сухо добавил:
– А сбежавшая девчушка пришла сама. Да… Уже под вечер, когда мы все напряженно молчали и каждый наверняка не завидовал моему жребию гонца печальной вести к ее родителям. Она пришла и потом до конца похода молчала, несколько блаженно улыбаясь. Знаешь, как будто познакомилась с тем, кого долго искала.
Доктор геолого-минералогических наук в свои тридцать был коммунистом и секретарем парторганизации института, а в свои шестьдесят – глубоко верующим православным христианином. В природе не часто, но встречаются подобного рода замещения. Август после долгих блужданий по лабиринтам переплавленной профессорской сущности остановился на том, что затравкой при ее кристаллизации послужила банальная соринка шаблонного размера и незамысловатой формы, каких, в общем-то, пруд пруди на пыльных путях природы. Однако эта оказалась преднамеренно придавленной сверху тяжелым, более тяжелым, чем следовало бы, грузом. Оттого и пришлось здорово надуться душе, чтобы, непрестанно трудясь, одинокая тусклая песчинка изловчилась вырасти и стать, постепенно замещаясь и преображаясь, профессором-мегалитом. Как со стороны – значительный рост.
Уже покидая общество своего учителя, Август вдруг вспомнил про странные звуки-крики, то ли разбудившие, то ли приснившиеся ему. Остановившись в нерешительности, он резко развернулся в пол-оборота и снова оторвал профессора от научных раздумий:
– Гордей Лукич… Вы не слышали сегодня утром… такой звук странный? Откуда-то с моря. То ли птица кричала так загадочно, то ли… люди гоготали, как птицы… не слыхали? Или мне это…
_– Птица? А… так это не птица, дружок. Это насекомое такое… – профессор говорил, не отрываясь от своих бумаг и не покидая мира своих научных формулировок, – точнее, машина, называемая в народе стрекозой. Да… значит, если еще термограммы и ренгеноструктурный… да-да, дорогой мой лежебока, это была стрекоза… по-научному называемая геликоптер. Смешное слово, правда? Да… но вот что любопытно… – он вдруг поднял свое ученое лицо и внимательно взглянул на Августа. Снял очки, отчего его глаза вдруг выглянули жутким минотавром из глубокой пещеры.
– …Ты знаешь, вертолет был белого цвета, то есть не военный. Это были не пограничники, а частники. Что, в общем-то, и странно. Да… и они два раза очень низко пролетели над нашей бухтой Любви. Звук