стал протискиваться вперёд и ворчал на ходу:
– Хорошо мы с Зоей в эту аферу с «Чебурашкой» не влезли, хоть мы тогда голодные сидели. Нам тоже кусок большой от стены предлагали…
Гриша встал у стола, выпрямился:
– Знаете, почему в «Космосе» так обляпали колонны кабанчиком в чёрно-белую шашку, испортив навязчивым соседством нашу с Зоей роспись?! Потому что от нас же, от художников, запашок халявы чуют. Худо, братцы, худо жить. Но до общего решения мы должны дозреть, его увидеть и поддержать все художники. Мы здесь собрались люди благородной, а не коммерческой профессии, разъединяющей каждого по рублевкам и долларам. Градус потепления начинается с творческих людей. Когда же у нас появится желание перестать обрабатывать заказчика, как саранча, считать зазорным для художника гнать кичуху, будь то пошлость политического, рекламного или салонного толка, – на потребу придуркам?! И начать выстраивать общее решение грамотно! Запишите в протокол.
– Мордобря! – радостно воскликнул Чуркин и стал надевать своё кепи так, чтобы козырек был аккуратно по оси.
– Ветлова всем мозги промыла, – заключил Епихин.
В конце собрания отметили высокое качество росписей Зои Бурлаковой в библиотеке и «Танцы» Севы Пересева, – выколотку на меди.
Собрание окончилось. Юра бросал в сторону Веры жаркие взгляды, хлопал себя в грудь, мол, это он надоумил жену выступить:
– Давай, Ветла, жми на педали. Домой сейчас идешь? А то останься – событие отметим. …Потолковать надо.
– Миша один дома, – и ушла, застегивая на ходу пальто.
Она хотела сегодня испытать случай. Можно ли будет, раскрутив колесо Фортуны, подталкивать его дальше? Сколько способов, навыков и примеров надо подключить ради общего решения, чтобы случай улыбнулся, наконец!
Ещё студенткой ей казалось, что стронет, сдвинет этот плавучий остров заблудших людей, которые намерились плыть куда-то, но зигзагами. Ведь так всё просто, так понятно, как жить, как плыть, как невыносимо, нестерпимо ясно одной это понимать. Не что надо делать, а именно к а к!
Кликни её сейчас кто-нибудь тащить этот остров измученных от кривды людей и фальшиво-бесшабашных весельчаков, с которыми столкнула её жизнь, и всем взрывом душных сил, в величайше-трепетной солидарности с теми же самыми оторопело-потерянными шутниками, вроде Чуркина, Вера тащила бы этот блуждающий остров к просвету.
Теряясь от задач, возникших перед ней, ушла одна по пустой улице, которая вела к вокзалу.
Вера любила эту тихую улицу, заросшую столетними тополями. Иногда казалось, что у деревьев живая мудрая душа. Их можно обнять в темноте за горько пахнувшую шею и выплакаться этим добрым дедушкам.
По этой улице она ходила вечером звонить в Москву.
…Ма-ма, – скоро мама Веру уже не услышит. Беспомощные жалобы мамы об удручающем пребывании дочери среди людей начинаются со слов «люди». «Люди стремятся, …ходят в театр. Почему ты сторонишься людей?»
Каких, мама? Тех, которые хотят пролезть куда-то, …хотя бы на аншлаг? Если же