к насосу во дворе. Каждое нажатие на длинную ручку было испытанием ее сил и храбрости. – Не все умирают, – шептала она себе, работая, – я слышала разговоры взрослых. Говорят, некоторые молодые и сильные выживают. Они не умирают. – Вода лилась в ведро. – Я не умру! Не умру! Не умру!»
Когда ведро заполнилось, она добралась до кроличьего садка, потом до курятника и выпустила всех животных, чтобы они кормились сами.
– Я не смогу о вас заботиться, – объяснила она им.
Шатаясь, она дотащила ведро до кухни, заливая водой ноги. Поставила его рядом с очагом и повесила на его бок медный ковш. «Еда!» – прошептала она, отгоняя головокружительные миражи. Принесла из кладовой остатки сыра и ветчины и ведро с яблоками и поставила так, чтобы могла дотянуться.
«Холод. Ночью будет холодно».
Она подползла к комоду, где мать хранила остатки своего приданого, достала два шерстяных одеяла и овчину и положила у очага. Потом принесла из угла охапку дров и, преодолевая приступ дрожи, разожгла огонь.
«Дверь! Нужно закрыть дверь!»
Она слышала, что в городе голодные свиньи и собаки врывались в дома, где больные не могли от них защититься. Животные пожирали их живьем. Луиза закрыла дверь и опустила засов. Нашла отцовский топор и нож, который он использовал для резьбы, и положила под тюфяк.
На крыше и в стенах дома водились крысы. Она слышала по ночам, как они бегают, а мать жаловалась на ночные набеги на кладовку. Петронелла рассказывала Луизе, как огромная крыса пробралась в детскую большого дома, когда новая нянька напилась джина. Отец увидел отвратительного зверя в кроватке маленькой сестры Петронеллы и приказал конюхам избить пьяную няньку. Крики несчастной женщины долетали до классной комнаты, и дети с ужасом переглядывались, слыша их. Теперь по коже Луизы ползли мурашки, когда она думала, что будет беспомощно лежать под острыми как бритва зубами крыс.
Из последних сил она сняла с крюка на стене самую большую материнскую медную кастрюлю и поставила в угол, закрыв крышкой. Луиза была чистоплотной девочкой, и мысль, что она обмарается, как родители, вызывала у нее отвращение.
«Это все, что я могу сделать, – прошептала она и упала на овчину. Темные тучи словно кружили в ее голове, кровь в жилах будто кипела от жара лихорадки. – Господь наш, иже еси на небеси…»
Она прочла молитву по-английски, как учила ее мать, и душная тьма поглотила ее. Возможно, прошла целая вечность, прежде чем она поднялась к поверхности сознания, как пловец, поднимающийся с огромной глубины. Тьму сменил ослепительный белый свет. Словно солнце на снежном поле, этот свет ошеломлял и слепил. Вместе со светом пришел холод, останавливавший кровь в жилах и морозивший кости, так что Луизу сильно зазнобило.
С трудом поворачиваясь, она укрылась овечьей шкурой и свернулась клубком, поджав колени к груди. Со страхом потрогала себя сзади: плоть с ее ягодиц словно стаяла, кости торчали. Луиза пальцами прощупала себя, со страхом