форма. Они торчат вверх и вперед, и светлые соски насторожены и приподняты, как уши бик-бика, мелкой южноафриканской антилопы. Ксиа прикрыл рот и усмехнулся собственному сравнению. «Какой мужчина может пожелать такое существо?» – спросил он себя.
Женщина вошла в омут по подбородок. Ксиа видел достаточно, да и солнце садилось. Он перебрался на противоположный склон, так что его не могли заметить, и пошел к горе с плоской вершиной, синей и нереальной вдалеке, но хорошо видной на южном горизонте. Он будет идти всю ночь, чтобы сообщить новость хозяину.
Они жались к костру посреди хижины, потому что ночи были еще холодны. Ели толстые куски жареного мяса со спины канны и жаркое из почек, печени и жира, поджаренное на костре. С подбородка Бакката капал жир.
Когда Джим с довольным вздохом откинулся, Луиза налила ему чашку кофе. Он благодарно кивнул.
– А сама не хочешь?
Она отрицательно покачала головой:
– Я не люблю.
Она солгала. Она полюбила кофе, когда жила в Хоис-Брабанте, но знала, насколько он редок и дорог. Она видела, как Джим бережет маленький мешочек с зернами, которых хватит ненадолго. Она была так благодарна ему, спасителю и защитнику, что не хотела лишать его удовольствия.
– Он слишком крепкий и горький, – пожаловалась она.
Луиза вернулась на свое место по другую сторону костра и в его свете наблюдала за лицами мужчин, пока те разговаривали. Она не понимала, что они говорят: язык был ей незнаком, но звучал он мелодично и успокоительно. Она наелась и почувствовала сонливость; к тому же после Амстердама она ни разу не была так спокойна, не чувствовала себя в безопасности.
– Я передал твое сообщение Клибу, твоему отцу, – сказал Баккат Джиму. Они впервые заговорили о том, о чем непрерывно думали. Но говорить о серьезных делах раньше времени невежливо.
– Что он ответил? – с тревогой спросил Джим.
– Он просил передать тебе привет от себя и от твоей матери. Он сказал, что, хоть ты оставляешь пустоту в их сердцах, которая никогда не будет заполнена, ты не должен возвращаться в Хай-Уэлд. Он сказал, что толстый солдат из крепости будет ждать твоего возвращения с терпением крокодила, лежащего в грязи у водопоя.
Джим печально кивнул. С того момента, как он решил спасти девушку, он понимал, каковы будут последствия. Но сейчас, когда это подтвердил отец, неизбежность изгнания из колонии легла на него тяжким бременем. Отныне он действительно отщепенец.
В свете костра Луиза увидела выражение его лица и угадала причину. Она посмотрела на дрожащие языки пламени, и сознание своей вины словно нож ударило ее под ребра.
– Что еще он сказал? – негромко спросил Джим.
– Он сказал, что горечь расставания с единственным сыном будет слишком велика, если он не сможет еще раз увидеть тебя, перед тем как ты уйдешь.
Джим открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закрыл, а Баккат продолжал:
– Он знает, что