и во всякой другой захолустной глубинке, мифы и легенды здесь – неотъемлемая и наиболее значимая часть любой мало-мальски значимой жизни. Всякий приезжий посмеялся бы над наивным простодушием застрявших в собственных предрассудках стариков. Вот только в глубине души и этот недоверчивый иноземец почувствовал бы в нелюдимых местах, в их глухих закоулках, да дремучей округе, леденящую душу тревожность, какую-то скрытую и неявную опасность, наблюдающую за ним неотрывно и внимательно…
Она наблюдала и за мной, но мне было всё равно. Я безучастно всматривалась в размеренно покачивающийся ряд домов, их закрытые шторами и толстыми занавесями окна и чувствовала, как падающие с неба хлопья снега таят на коже.
Лачуги в Зубьях разномастны и неприглядны. Внешним своим видом их тесные скопления и впрямь напоминают клыки оскалившегося зверя. На улочках нет света и людей – одни лишь оставленные с осени автомобили и, конечно же, снег.
Снег слепил меня. Его быстрые робкие прикосновения постепенно приводили меня в чувство. Пятно убралось прочь, скрылось в закоулках моей болезненной души и принялось дожидаться. Дожидаться чего? Ответ скрывался в самых отдалённых уголках сознания, а потому долгое время казался мне недосягаемым.
Боль нещадно пробивала затылок в своих тупых попытках выбраться наружу, и я время от времени невольно стонала. Ох, и сколько же усилий мне стоило приподнять запрокинутую голову…
Надо мной нависало чьё-то бледное сосредоточенное лицо. Узнала я его не сразу. Оказалось, что то был уже виденный мною ранее юноша – молчаливый спутник Учителя.
– Ты… тень… – бессвязно пробормотала я, силясь сфокусировать взгляд.
Юноша не ответил. Он лишь скосил глаза, а затем вновь отстранённо уставился на дорогу. Холод проникал в рукава и за ворот, но лицо моего спасителя оставалось непроницаемым. Идти было непросто, – снег устилал толстым слоем всю дорогу, а ледяные порывы так и норовили сбить с ног, – но юноша лишь выше поднимал ноги и, будто заведённый, размеренно продвигался вперёд.
В полном молчании мы прошли половину Зубьев, свернули в узкий переулок, завешанный замороженным тряпьём, миновали Хаут Винни, затем Артери Транк, прошествовали мимо жутковатого памятника, изображающего скачущих по полю коней и нескольких изуродованных временем, да подростками всадников. Ну а после мы оказались подле внушающего некогда уважение, а теперь лишь тревогу комплекса зданий. Незамысловатые и массивные на вид, лет десять назад здания отличались строгостью форм и предельной точностью архитектуры. Теперь же старый санаторий превратился в раскрошившегося старика, свистящего от бьющего в пустые окна ветра.
Скрипнула простая деревянная калитка, остался позади запущенный садик, высокие кирпичные колонны сомкнулись в единый свод и принялись зловеще нависать над головами, пока после десятка гулких шагов не оборвались массивной железной дверью с кассирной задвижкой. Юноша неловко положил меня прямо на ледяной пол,