деревьев за бортом не осталось совсем, их сменили величественные сосны и островерхие тёмные ели, почти чёрные.
Кромм понял, что за целый день полёта он ужасно проголодался и зад его совершенно одеревенел, несмотря на удобное кресло. В сумерках он аккуратно опустил аэрокаб на небольшую прогалину в чаще. Сначала он вообще не хотел приземляться и думал заночевать прямо в воздухе, но он совершенно не представлял, насколько мощные у машины нутониевые подъёмники и как сильно их разрядит долгая ночёвка в воздухе.
Кромм откинул фонарь и на него тут же навалились пропахшие хвоёй влажные сумерки, неожиданно холодные, будто бы он на секунду заглянул в покои Снежной Королевы. Он зябко передёрнул плечами, набросил тёплый плащ, включил бортовые огни и в их неярком свете быстро сложил костерок, благо валежника вокруг оказалось полным-полно. В небе лениво поднимался бледный полумесяц. Где-то далеко, ближе к линии гор, которых он хотел достичь на рассвете, завыл волк, потом ещё несколько. Кромм улыбнулся этому звуку, ему приятно было думать, что в этих краях живут нормальные земные животные, к которым он привык.
Он поджарил на огне несколько игриво шипевших копчёных колбасок, истекавших янтарным жирком, слегка подсушил хлеб и умял этот нехитрый ужин, заедая его кислыми вялеными ягодами, название которых он забыл. Потом он завёл часы на завтра, достал бутыль дурильни и щедро налил себе полный стакан. Рассмотрел жидкость на просвет, одобрительно хмыкнул, отсалютовал полумесяцу в небе, пролил глоток на землю и негромко сказал: живым и мёртвым. После чего выпил содержимое в один присест, затоптал костёр и в полудрёме поднялся в кабину аэрокаба, где и проспал до самого рассвета до тех пор, пока мелодичная трель часов не разбудила его в половине пятого утра.
Он кое-как умылся из фляги, наскоро почистил зубы и торопливо рванул дальше на север, идя к горам и глядя, как розовый свет красит серо-белые каменные громадины вдали. Он летел ещё часа полтора. Солнце окончательно проснулось и наполнило мир ярким белым светом, заставив заиндевевшие за ночь островерхие ёлки играть и переливаться под своими лучами словно бриллианты. Целью Кромма был огромный утёс, нависавший над заброшенным кладбищем и напоминавший голову собаки или волка. Примерно за десять миль до него, Кромм забрал направо и обошёл ориентир по длинной дуге, летя на минимально возможной скорости, практически прижавшись к каменной гряде, подойдя к Собачьей скале с противоположной стороны. Посадив аэрокаб на скалу, он по-пластунски он вполз на каменный нос утёса и с полчаса внимательно смотрел на кладбище и его окрестности через бинокль. Когда грудь и живот окончательно заломило от холода, пробравшегося сквозь подстеленное одеяло, Кромм залез в аэрокаб и вернулся тем же маршрутом к исходной точке, откуда направился уже напрямик к утёсу, вновь стараясь лететь как можно тише и ниже. Лавируя между деревьями, он