мы с ней встречаемся. Сходим вместе куда-нибудь.
Они опять помолчали.
– Почему ты меня не спрашиваешь о детях?
– Боюсь задать неловкий вопрос. У тебя такое тело… Грудь совершенно девичья. Ты ведь не рожала?
– Нет.
– Не хотела или не могла?
– Не могла. Да и не хотела, пожалуй. Муж очень хотел детей. Ради него я четыре года лечилась, ушла из оркестра. А потом оказалось, что его молоденькая любовница забеременела, и он ушёл к ней.
– Ты его не простила?
– Это не мешает нам быть в приятельских отношениях.
– И моя меня не простила.
– У тебя что, ребёнок на стороне?
– Да нет, бог миловал. Просто я два раза влип в одинаковые истории. Ты понимаешь, вокруг молоденькие девочки, с виду такие лапочки, такие зайчики, так с ними легко, а потом вцепляются в тебя мёртвой хваткой, и начинается: слёзы, истерики, анонимные письма, звонки жене…. Первый раз Юля меня простила, на второй – подала на развод. Живёт одна с дочкой. Может кто-то у неё и есть, но я не видел, не знаю…
– Мужиков у вас мало. На всех не хватает. Вот они и кидаются на каждого.
– Спасибо. Утешила.
– Не обижайся. В Америке ситуация в точности наоборот. Мужчин много, женщин мало. Поэтому у нас эмансипация, феминизм за гранью здравого смысла, избалованные жёны, покорные мужья и так далее…
– Почему же ты не вышла замуж?
– Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?
– Можно. Мы пришли.
Они поднялись по небольшой лестнице к дверям, за дверью – ещё по одной лестнице. «Подожди меня здесь», – попросил Олег и подошёл к боковому столу с брошюрками и буклетами. Он переговорил с юношей, стоявшим за столом, тот достал из-под буклетов два билета. Олег вернулся к Норе: «Пойдём. Гардероб там».
Нора отметила для себя, что он очень спокойно и уверенно держится, она ожидала большей скованности. «Этих самых „историй“ было, конечно, значительно больше. С такой располагающей внешностью и таким полем …. Не удивительно. Возможно, он этих бедных „зайчиков“ предупреждал, что не женится. Считал, видимо, честного предупреждения достаточно, чтобы избежать недоразумений. Если бы всё было так просто. Как-то он очень легко рассказал об этом. Маскируется? Разрыв – всегда серьёзная травма. И ребёнок. Он любит дочь, это видно. Что это? Я пытаюсь его оправдать?»
Олег помог Норе снять дублёнку, сдал её вместе со своей курткой. Они вышли в фойе, и сразу раздался первый звонок. Нора огляделась. Старую штукатурку частично сняли со стен, обнажили кирпичную кладку. Практически ничего не переделали, но придали обстановке нарочитую небрежность, «антибуржуазность». Нора очень давно не бывала в театре. Во времена консерватории она пересмотрела всё мало-мальски интересное. То, что она видела в Вашингтоне и в Нью-Йорке её неизменно разочаровывало. Она решила, что либо она разлюбила театр, либо театр изжил самоё себя, и ей это перестало быть интересно. Нора была вполне готова к очередному разочарованию.
Они сидели в шестом ряду близко к середине. «Обыкновенную историю» Гончарова Нора