я подобрал валявшийся рядом с ним станковый пулемёт и ленты. Пока не кончились патроны, я косил и косил набегавших из темноты фрицев. Я чувствовал себя могучим богатырём, и пулемёт был пушинкой в моих руках. Уже после боя я попробовал так же управиться с пулемётом, и не смог – тяжело. А в бою он показался мне не тяжелее автомата.
Когда в поле мы попытались занять оборону, то обнаружили новый сюрприз. Немцы обложили наш полк со всех сторон и стали сжимать кольцо. Тебе доводилось принимать участие в ночном рукопашном бою? – спросил меня Павел.
– Да по-всякому было, – уклончиво ответил я.
– Паскудное это дело, скажу я тебе, – зло бросил Пашка. – Дрались группами по восемь-десять человек. Прежде чем колоть штыком, били прикладом. Если заматерился, значит свой. А то приловчились так, что один хватает и держит, а второй смотрит: свой, не свой.
Я получаю приказ нащупать лазейку, где мы можем прорваться из окружения. Нащупали. По оврагу в сторону наших позиций. А вышло, что немцы нас специально туда пропустили. Пристреляно у них там всё было. И устроили они нам там самое натуральное побоище. Валили снопами. К своим прорвалось около двадцати пяти человек. И это из целого, только что сформированного полка.
На нашей стороне оставшихся в живых бойцов построили и выходят к ним особисты.
– Что, бойцы, навоевались? – спрашивает нас высокий сухопарый полковник.
А что мы можем ответить? Отвечать должны командиры, а они все остались лежать по ту сторону бруствера.
– А где знамя полка? – орёт матами какой-то подполковник. – Бросили, трусы? Да я вас всех сволочей под трибунал!
– Ты что нас сволочишь, сука! – не выдержал высокий боец с петлицами артиллериста. – Мы что, на пирогах были? Сходи, гад, сам попробуй!
Хлоп! – раздался пистолетный выстрел, и артиллерист упал с простреленной головой.
– Расстрелять их, и вся недолга! – предлагает подполковник, размахивая дымящимся пистолетом.
Но полковник посмотрел на нас и скрипнул зубами. Он-то конечно понимал, что мы тут ни при чём, время было такое. А тут ещё и знамя полка потеряли.
– Ладно, бойцы, – говорит он, – возвращайтесь назад. Или с честью погибните, или знамя принесите. Хоть вашим родным похоронки нормальные придут, а не извещения о предательстве.
А мы стоим, тупо смотрим на них, и нам всё равно. Пошли вторые сутки, как мы на ногах. Без пищи, без сна и отдыха. Дай они сейчас команду «расстрелять!», все приняли бы её с облегчением. Это было бы проще, чем вновь возвращаться в этот ад.
– Веди, сержант! – говорят мне солдаты.
И мы взбираемся на бруствер и один за одним исчезаем в темноте. Собираемся в начале оврага. Я разбиваю людей на три группы.
– Двигаемся с одинаковой скоростью, – отдаю я приказ. – Две группы по краям оврага, а третья посредине.
И вот мы подходим к месту засады, и чудо! Никого нет. Только на перепаханном снегу следы бронетранспортёров, мотоциклов и горы стреляных гильз. А внизу другие горы, горы трупов наших