который мы вонзили утро слуха.
Как странно: облака реальны,
а люди нереальны вовсе.
Как нежны, благородны танцы
и чувства облаков неясных
в их странствиях парадоксальных,
сквозь сизость пепельной волною.
А люди, рублены как гвозди,
одни банальности гундосят.
Как странно: ведь мираж не небо
и не волны захватной зовы,
а трупное зловонье хлеба,
вонзающего в нас оковы.
Какою новою печалью
закатно небо остывает,
а тело черными ночами
себя знобит и растворяет.
Мы почки трогаем весны
как будто песенки надежды.
Они нам так же неясны,
как смыслы речки и сосны,
хотя они давно не те же,
что были некогда, когда
ты доверялся ожиданьям.
Но оказалось, что вода
блаженствует необладаньем.
Внезапно обрывает смерть
витиеватость говорений,
потуги жалкие иметь,
ночные шорохи и тени.
И то, что ты хотел постичь
как связную всезавершенность,
вдруг камнем падает как дичь,
и жизнь встает как обреченность.
Всеобреченность. Но на что?
Что за картина из фрагментов?
Начатки множества мостов.
Оркестр без нот и инструментов.
Обрывки кавалькады снов,
мы связь в себе и не искали
как тех полетов тех орлов,
что отсветами в нас блистали.
Безмерное не там, где ты кричишь.
Но там, где ты как ночь сама молчишь.
Но разве ты молчишь когда как ночь?
Как кедр заснеженный, чья в молчи мощь?
Но кто-то ведь молчит в свой тайный рост?
Так ты касался некогда стрекоз
губами – их молчания причин.
И на мгновенье обнажал исток пучин.
(Где время выделяло мед молчин).
Безмерное – то разве трата сил,
что в нас пучинно кто-то возгласил?
Что беспредельнее, чем смерть во мраке глаз?
Мир – в море тонущий светящийся алмаз.
Пришелец
Марине Павчинской
Я на этой земле проездом.
Я на этой земле случайно.
Как далеки здесь звезды.
Как ненадежны тайны.
В этой смешной круговерти
я совсем ненадолго.
Я под охраною смерти
испепеляюще-волглой.
И для чего здесь людям
то, что душою зовется?
День и ночь непробуден
страх над крышами вьется.
Ну а касаний сонмы
разве здесь ощутимы?
Всё здесь бесследно и сонно.
всё здесь мимо и мимо.
Я на земле проездом.
Я на земле случайно.
Но почему здесь так бездно,
так отрешенно-розно
гнёзда свивает отчаянье?
И даже уходя, о том кто есть ты,
ты не скажешь.
Ни полсловечка вымолвить не сможешь.
Ты