даже через распахнутые настежь окна. Мироненко жестом пригласил Максима присесть в одно из низких кресел у маленького столика, а сам прошел на кухню и загремел посудой.
Через десять минут он уже вернулся в комнату, неся в руках небольшой поднос, на котором стояла бутылка «Еревана», две рюмки, несколько свежих огурцов и порезанная «Московская» колбаса.
– Извини, дорогой, не ждал. Чем богаты, как говорится, – хозяин пристроил поднос на столик, а сам расположился в свободном кресле. – Так какую историю ты хотел мне рассказать сегодня?
– Историю? – задумчиво переспросил Максим, глядя, как учитель разливает по рюмкам янтарный коньяк. – Даже не знаю, с какой начать.
– А у тебя их много? Давай с любой, а то заскучал я в дачной тишине. Грустно и одиноко тут порой, развей же мою тоску, сделай милость.
Максим ненадолго задумался.
– Знаете, – начал он, – а это интересная идея для романа. Два человека ведут неспешную беседу. Один задает вопросы, второй рассказывает истории… И каждая история – плата за возможность попасть в другой мир, может быть, более справедливый.
– И о чем же будет твоя первая история? – Мироненко поднял рюмку и вопросительно взглянул на ученика.
– О детстве, – Максим решительно махнул пятьдесят грамм, поморщился и взял с тарелки кусок дефицитной «Московской».
Своих родителей я не помню, лет до четырнадцати меня растила тетка. Она не очень любила рассказывать о моем детстве. Оно и понятно, родился я в сороковом году, не самое безмятежное время. Знаю, что отец пропал без вести где-то под Одессой в сорок четвертом. Власти, да и все остальные были уверены, что он дезертировал. Позорно сбежал с линии фронта. Вот только зачем? Странно это было, воевать три года, выжить под Сталинградом, чтобы сбежать из наступления под Одессой. Я никогда не верил в эту историю. Не мог поверить. Но… Но в нее верили те люди, с которыми я учился, работал… Надо ли говорить, что мой трудовой путь с такой биографией был не самым радужным?
А мать… Про мать тетка всегда молчала. Сначала я задавал вопросы, но со временем престал. Смысл спрашивать, если ответа не получишь?
В пятьдесят четвертом тетка умерла, и спрашивать стало некого. Я знал, что родился в Калиновке, под Сталино, и после ее смерти решил рвануть туда. Может быть, там остался еще кто-то, кто бы помнил мою семью.
Отца помнили хорошо – первый парень на селе, да еще и гармонист. О том, что он пропал где-то под Одессой, тоже знали, но, как и я, верить в то, что он дезертир, не хотели. А вот при расспросах о матери отводили глаза в сторону. Пока, наконец, баба Тася, соседка тети Дуни, не рассказала мне все.
Мать погибла в самом начале войны. Еще в сорок первом, когда Сталино оказалось под немцами. Кто-то выдал ее как жену красноармейца тайной полевой полиции вермахта. Последнее, что она успела сделать перед тем, как ее забрали, отдать ребенка своей тетке. Меня. Мне был год.
Видел ли