встрече. Как ни готовься – в итоге, как обухом по голове. Выходит, правы «иваны»: «пришла беда – отворяй ворота».
– Вторжение? Диверсия? Отвлекающий маневр?
– Вы – как наши военные! – рассмеялся Шелленберг: всё ему – нипочём. – Слово – в слово!
– Но ведь мы рассчитывали на то, что высадка будет не через Ла-Манш, а через Па-де-Кале?!
Гиммлер сходу принялся делать то, что и полагается делать в безнадёжных случаях: хвататься за соломинку.
– Не мы – фюрер! – поиграл бровью Шелленберг. – А военные ему подыгрывали. Баюкали его заблуждение. Да и не они одни.
Непочтительность в адрес «обожаемого фюрера» не покоробила Гиммлера: потрясение случившимся заслонила собой всё. Даже – профессиональные обязанности.
– Но ведь ещё вчера Шпейдель сообщал Рундштедту о том, что усиление готовности союзников и активизацию французских «маки» не следует рассматривать как признак угрозы начала вторжения! Ещё вчера начальник штаба группы армий «Запад» утверждал, что пока нельзя заметить непосредственно готовящегося вторжения! И, если это не так, почему Рундштедт уехал играть в бридж, а на сегодняшний день были назначены штабные учения на карте и «в песочнице»?!
Шелленберг невозмутимо пожал плечами.
– Чёрт его знает, рейхсфюрер… Не думаю, что это из желания угодить взглядам фюрера. Скорее всего, оттого, что и у фельдмаршала Рундштедта, и у генерала Шпейделя взгляды ничем не отличаются от взглядов ефрейтора Шикльгрубера.
– Вальтер, Вальтер! – поморщился Гиммлер.
– Но я же – вполголоса! – по-мефистофельски блеснул глазами бриганденфюрер. – Голос я дам потом.
– Если Вам дадут его дать! – не остался в долгу рейхсфюрер. – Да и то – лишь для того, чтобы поголосить.
– И, всё равно, это же – не из «приветственного адреса» фюреру!
Последнее слово осталось за Шелленбергом, но Гиммлер тут же сделал его предпоследним.
– Не умрёте Вы своей смертью, Вальтер… Попомните моё слово… там, в Дахау… Хотя… может быть…
– Вот именно, рейхсфюрер! Только не «может быть», а есть!
Шелленберг был прав в отношении военных. Их трезвомыслие в данном случае отнюдь не соперничало с конъюнктурой. Так получилось, что мечты Главнокомандующего-ефрейтора совпали с расчётами генералитета. Взгляды последнего не отличались от взглядов первого: «вторжение союзников в сорок четвёртом – такая же „реальность“, как и в сорок третьем». До сих пор англосаксы оправдывали все ожидания великой Германии – и не было никаких оснований полагать, что в текущем году они «перестанут соответствовать».
С озабоченной миной на лице – не снималась с самого утра, несмотря на все старания – Гиммлер откинулся в кресле, и начал протирать и без того чистые стёкла пенсне. По опыту прежних встреч зная, что сейчас разумнее выдержать паузу, Шелленберг так и сделал: выдержал её.