иногда болеет. На войне с японцами над озером Халхин-Гол ему прострелили легкое. Навылет, так сказала мама. Даже несколько лет спустя не могла отделаться от картины: летит пуля, как оса, пролетает сквозь тело и летит дальше. И пыталась найти дырку на его спине, откуда пуля вылетела, или на груди, куда влетала… От ранения у отца образовался туберкулез, и его перевели из действующей армии в училище – преподавать штурманское дело.
В Рубцовске было много арыков. По рассказам мамы, я обожала воду. И меня из тех арыков то и дело вылавливали. Не помню, чтобы пугалась, прыгнув в воду, но зато помню саму воду – прозрачную, всю в солнечных «побегушках». Наверное, за ними и ныряла – вода была живая, она меня гладила и смеялась вместе со мной…
А однажды ездили во Владивосток… Города не помню вовсе. Какие-то отдельные стены, крыши и вдруг – край земли! Белое кружево пены под ногами, белое кружево пены над головой. Все качается, плавно перетекает снизу вверх, сверху вниз… Вокруг говорят: «На рейде! Посмотрите – на рейде!» Меня разворачивают, и не могу понять – прямо за краем земли все в тех же серо-голубых кружевах пены и облаков летят? плывут? корабли. Меня спрашивали потом: тебе понравилось море? Мне понравился край земли! Когда обижалась, обещала – вот раскину руки и улечу туда, где «на рейде»…
Потом еще долго, стоило только закрыть глаза, серо-бело-голубое крутилось перед глазами, перемешивалось, опрокидывалось небо в море, море в небо – распахивалось, звало к себе… Много позднее это отозвалось совершенно неожиданным образом.
Истории 1944—1945 годов
Совсем осмысленные события из Переславля-Залесского
К моим пяти годам оказались мы в Переславле-Залесском. Настолько яркая и насыщенная развернулась здесь жизнь, что запомнилась длинной, а прожили мы там всего-то год. Дом на окраине города, около огромного старого заросшего сада. Мы, стайка четырех-шестилетних малявок из «училищного» дома, играем у дровяных сараев, стайкой лазаем в развалинах давно заброшенного домишки и стайкой же ходим к старому саду. Затейливый забор только считается оградой – выломанные прутья образуют дыры, вполне для нас достаточные. Входим и тихо, держась друг друга, идем по краю, вдоль забора. В одиночку никто бы не пошел, страшновато – сад как будто спит. В темной глубине среди деревьев стоит старый, одноэтажный дом облуплено-желтого цвета. Он тоже спит. Только однажды мы увидели, как открылась дверь, вышли две старухи в серых балахонах и стали что-то собирать на огромной клумбе-холме перед домом. Старухи заметили нас и исчезли. Не ушли в дом, а именно исчезли – растворились в воздухе…
Наверное, они вовсе не старушки, а заколдованные принцессы. Они ждут принца, который придет, поцелует их, и чары спадут… Может быть и я – вовсе не я, а одна их тех двух старушек? Не-ет, я бы не собирала, как они, какие-то дурацкие листья, а искала бы алый цветочек… Сижу на опушке сада, а кажется, «брожу» по парку, «ищу» среди деревьев цветок.
Он совсем не похож на розы,