очертания, а я мечтала о том, как мой (теперь!) петух раскинет крылья и мы полетим с ним в неведомые страны, где нет Петек, а живут люди с петушиными хвостами и крыльями. Добрые, веселые люди.
Так впервые столкнулась с неприкрытой и необъяснимой подлостью. И навсегда запомнила Петьку. Сначала опасалась всех мальчишек, пока не поняла – подлость не имеет ни пола, ни возраста…
Острота обиды на Петьку скоро забылась, но остался осколочек недоверия. Он где-то шебуршится: я здесь! Будь настороже! И упрямо сопровождал меня во втором путешествии в то же Енакиево. Я окончила школу, и отец подарил мне билет туда и обратно погостить у енакиевской бабушки.
Все та же мазанка, и та же на пороге совсем не изменившаяся бабушка с копной спутанных седых волос. Бабушка заглянула за калитку, убедившись, что я одна, вдруг широко улыбнулась. Тоже не изменившийся дядя Гриша взял за руку, как маленькую девочку и повел в дом. На комоде стоял…. петух.
Не часто выпадало мне так хохотать весь вечер. Но уж если и бабушка весело смеялась, стало быть, – есть от чего!
Вдоль забора росли те же, что и в первый детский приезд, невысокие сизые деревья.
Они поразили меня еще тогда, усыпанные странными плодами – косточками, обтянутыми кожицей. Кожица поблескивала серебристой пылью. От плодов во рту шершавилось, язык не ворочался, но все равно они мне очень нравились! Звали их там маслинами. Став старше, узнала, что на самом деле эти серебристые деревья называются – лох узколистный. И с тех пор родилось особое удовольствие – запоминать названия встреченных растений. Искала названия в разных книжках, позднее – ботанических справочниках. Испытывала прямо-таки счастье, соединив название и с рисунком, и с самим растением. Так и до сих пор – нет покоя, пока не узнаю имя травы.
История 1947—1948 годов
Быково
После Енакиево мы сразу приехали в подмосковное Быково. Это был не город. Но запомнился всеми своими деталями. Поначалу я там была единственным ребенком. И мне ничего другого не оставалось, как придумывать себе жизнь. А придумывать можно было, только оглядываясь на все то, что окружало меня. Окружала жизнь в траве среди молчащих неподвижных самолетов. Я их оживляла, они разговаривали со мной, с травами и с редкими кустами, там и сям выскочившими из травы. С тех пор я все время что-нибудь выдумываю и оживляю. Мне это нравится.
Плыли в траве самолеты…
За окнами комнаты – огромное летное поле, на котором самолеты, самолеты, самолеты, как грибы на поле. Но поле все-таки было странное – тихое, безлюдное, заросшее высокой травой. Кажется, что небольшие самолетики не стоят, спрятав в траве колеса, а плывут по ней, как гуси-лебеди. Трава начинается сразу за домом. Густая, прямо-таки непроходимая. Пробираться к самолетам надо было вдоль края спящего поля.
Главная же, утоптанная широкая дорога на поле одна – от нового корпуса