хихикнула причитаниям витязя, продолжая подниматься вверх по каменистым выступам, поросшим мхом и тонкой сетью корней.
– Так может, ты забыть чего успел? – рассуждала омуженка, цепляясь за ветви. – Надо было сразу меня будить, а ты всё волосы мне гладил, щёку целовал.
Округлив глаза, Волот замер.
– Я? Ты чего, Умила, когда ж я тебя так будил?
Девушка остановилась и, обернувшись, задумчиво уставилась на него.
– Ну да. Ты-то завсегда за плечо трясёшь да в ухо «Умила» орёшь, – согласилась она.
– Не кричал на тебя ни разу, – возразил брат.
– Ну не могло же мне то присниться, – сомневалась она.
– Тебе не приснилось. Есть один молодец, что заботой тебя окружает, а ты, коза горная, дважды его уже развернула, – хитро прищурился воин. – А когда мы уходили, его уже в сарае не было.
– Как не было? – напряглась голубоглазая.
– Так. Ушёл куда-то, – пожал плечами Волот.
– Куда? – спросила омуженка, прожигая брата взглядом.
– Откуда мне знать? – насупился он.
– Он – твой друг, – не унималась Умила.
– Он – твой жених, – заметил Волот. – Не волнуйся ты так, сам ушёл, сам воротится… К обеду точно… коли Радмилка лапши наварит. Она, в отличие от тебя, знает, чем Баровита порадовать.
Златовласая шлёпнула брата ладонью по лбу.
– Да ну тебя. Сбил меня, след потеряла.
Заметив вспыхнувший румянец, Волот тихо посмеивался над сестрой. Опершись спиной о шершавый ствол, скрестив на груди руки, ждал пока она вновь найдёт незримый след. Умила закрыла глаза, вытянула в стороны руки, прислушалась к ощущениям – правую ладонь обдало жаром.
– Выше, – констатировала она.
– Веди меня, – широко улыбнулся брат.
Ряды клонящихся к подножью горы деревьев становились всё реже. Девичьи пальцы цеплялись за холодные камни, колени, даже через плотную кожу высоких сапог, чувствовали каждую грань острых пород. Наконец-то путники вышли на плато, теперь можно было выпрямиться во весь рост и осмотреться. Широкая ладонь брата легла на плечо омуженки.
– Вон он – медвежий хвост.
Девушка посмотрелась на возвышение вдали, где пучками торчал кустарник, лоскутами зеленела трава. Нужно было пройти плато вдоль, подняться ещё выше, но Умила оставалась неподвижной, прислушиваясь к внутреннему голосу.
– Не знаю, родимый, меня вниз тянет, – сказала она, пересекая каменную площадку.
Опершись о валун, подалась вперёд. Едва взглянув на склон горы, Умила резко пригнулась, спряталась за камень. Волот прошмыгнул к ней, посмотрел вниз – семеро османцев выволакивали из стоящего на отшибе деревни дома молодую девушку. Вслед за ними бежали с криками её родители.
– Спускаемся, – скомандовал Волот.
Осторожно, но, не мешкая понапрасну, витязи заскользили от камня к камню, наблюдая за тем, как два османца обнажили мечи, приставили их к шеям несчастных родителей; остальные – потащили девушку