запах горящего жертвенника. Тысячи жертвенников горели в ставшей ему домом темнице, и он боялся, что задохнётся от обилия фимиама и ладана. Запах сгущался, давил на грудь, затрудняя дыхание и Валаам спасаясь от него, вдруг поплыл как в воде, сделавшись рыбой, так же как рыба беззвучно открывая рот, в который заплывал тягучей патокой воздух, раздувая его словно воздушный шар. И вот он уже парил над грязным полом своей тюрьмы, над крысами и загаженной соломой, поднимаясь вверх и боялся, что скоро упрётся в потолок. Но оказалось, что в помещении том нет крыши, и он поднимался всё выше и выше, не зная ничего, что могло бы остановить его полёт.
Когда он проснулся, то понял, что что-то изменилось, понял это, даже не открывая глаз. Привычная темнота теперь имела рукотворную форму в виде сдавливающей голову повязки, но самое главное было даже не в этом, а в какофонии ещё недавно привычных и почти неразличимых звуков, доносящихся откуда–то извне и казавшихся ему после долгого времени проведённого в могильной тиши пугающе громкими. Валаам снял повязку и осторожно открыл глаза, боясь, что всё это окажется сном и он снова в полной крыс яме под Храмом. Но свет не померк и доносящиеся из–за стены звуки тоже не пропали – он находился в тюремной камере средних размеров, такой же пустой, как и та в которой его содержали раньше, только с полукруглым окошком под крышей и с прочной деревянной дверью в противоположной окну стене. Небольшой проём давал минимум освещения, но Валааму сейчас даже оно резало глаза и они нестерпимо болели всякий раз, когда он открывал их.
Без сомнения его держали в Драконьем Когте, а это значило, что теперь он во власти королевы Элисандры и как здесь оказался, уже не имело значения. В новой тюрьме были свои правила. Кормили здесь дважды – утром и вечером сквозь открывающуюся задвижку в двери на небольшую подставку кроме кувшина с водой ставили тарелку луковой похлёбки или миску чечевичной каши. Два кувшина в день отводились ему на питьё и личные нужды. Одежду ему тоже заменили и, хотя он по–прежнему был бос, теперь вместо изорванного священного одеяния на нём были вполне приличный ещё плащ и заношенная холстинная рубаха, доходившая ему почти до колен.
Скоро казнь, – понял он и к этому дню ему решили вернуть человеческий облик, чтобы в момент исполнения приговора люди не испытывали к нему ненужной жалости. Возле дверцы, через которую узник получал пищу было маленькое окошко, сквозь которое надзиратели следили за ним и если он не находился у противоположной стены, заветная дверца не открывалась. В разговоры с ним не вступали, держа в полнейшей изоляции и Валаам даже сомневался, есть ли вообще у его тюремщиков языки. Его держали под самой крышей, обитой железными листами, что накалялись за долгий солнечный день, и днём Валаам страдал от жары, что держалась до середины ночи.
Когда глаза привыкли к свету, он решил взглянуть на то, что можно увидеть из окна. Встав на лежак и уцепившись за камень оконного проёма узник, подтянулся и, упираясь ногами в стену, сумел взглянуть