дверцу так, что тонированные задние стекла звонко дребезжат. “Ничего серьезного?” – судорожно спрашиваю я в ужасной, пугающей атмосфере. В очередной раз мне позвонил Майк, и я пообещала ему не бояться полиции, ибо они слишком некомпетентны ни для исполнения своих угроз, ни для справедливого раскрытия дела. Мне было важно увидеть случившееся собственными глазами.
Шумно. Небольшая толпа собралась возле дома; полиция не подпускает их близко. Стремительно пересекаю площадь и натыкаюсь на руку мужчины средних лет в форме.
– Полегче, девчонка. Это место самоубийства, – рыжие усы над его верхней губой поддразнивают, извиваясь в движении.
Самоубийства…? Дух опускается ниже, куда-то прямо в пальцы ног, а мышцы живота стягивает сильнее. Впиваюсь ногтями в свою ладонь, чтобы проверить, реальность ли это. Я оборачиваюсь в поиске поддержки друзей, и ближе всех обнаруживаю знакомые фиалковые глаза.
– Это моя сестра. Немедленно пустите меня! – требую я. – Ее отец уже едет сюда из Портленда, и это займет несколько часов! – Рыжик оборачивается на вышедшую женщину-детектива с кофе в руках, жестом указывает на меня (я уже не вижу никого из своих друзей; мои мысли обратились в квинтэссенцию из обязательств перед тонкой душой Майка).
Детектив без промедления позволяет мне зайти на территорию дома. Неожиданно для всех, и даже для самой себя, я стремительно пробегаю изумрудный газон кузины и влетаю в дом. Я не откликаюсь на голос детектива, в беспамятстве взбираюсь по миндального цвета спиральной лестнице на второй этаж-чердак. Внизу слышатся громкие голоса. Здесь лишь одна большая комната, на полу сор и жутким образом раскиданы вещи; я задыхаюсь, когда впервые после гибели отца вновь сталкиваюсь со смертью. Тело крашеной блондинки двадцати пяти лет висит на люстре и резко контрастирует с наполненной светом комнатой. На запястьях Виктории я замечаю крепкие следы от стяжек, но вот меня уже выволакивают из комнаты.
***
Я сижу в комнате полицейского участка: серебристая мебель, такое же стекло, одинокий стол и два стула напротив.
– Вероятнее всего, она повесилась, Грейс, – пожилой следователь перешёл со мной уже на «ты». Чувствую, как ком бесконечного напряжения постепенно проходит по глотке вместе с тёплой водой. – Все улики указывают на это, точнее, их абсолютное отсутствие.
– А что до явно насильственных следов на кистях Виктории?
– Сама себя привязала.
– Вы видели погром в ее комнате, она защищалась! – вскрикиваю я; это вопрос справедливости.
– Она могла это устроить и сама.
«Что вы за подонки», – подумала я. Но чего я могу ожидать от семидесятилетнего шерифа, который занимается вышиванием крестиком на рабочем месте? Такой уж это городок (ведь даже если со мной произойдёт беда, я тоже не обращусь к властям). Я помню, как однажды заявила в полицию о краже, на что шериф мне ответил: «Я более чем уверен, что тебе это просто кажется. В моем городке никогда никто не крадет друг у друга» – вот что сказал мне престарелый