парадоксально желтоватых зубов, а черные точь-в-точь, как у Луки, глаза были обращены не в сторону листов бумаги и благотворительности, а к яркому неоновому свету ночной жизни. Лука приподнялся и приобнял высокого человека, едва не скорчив гримасу от крепости объятий того.
– Встал в такую рань? Бегал?
В руках у Августа была еще тлеющая сигарета, а сам он больше походил на уличного бродягу, чем на утреннего бегуна по пустым улицам с мыслями наедине и музыкой в наушниках. Август, если и бегал, то бегал от проблем, игнорируя светофоры.
– В этом я похож с тобой. Я бегаю только тогда, когда прижмут.
– Как успехи, братик?
– Уж поверь, в «Лягушатнике» я играть не буду.
– Тебя туда и не зовут.
Братья замолчали. Темный Лука и светлый Август являлись полными антиподами в манере одеваться, отдыхать и работать, в манере речи и изъяснения, в сферах творчества, но их роднил бездонный внутренний мир, бесконечно каре-черные глаза, и умение делать то, что другим не под силу.
– Снова будешь петь в какой-то подворотне?
– Думаю, для тебя всё, кроме обители пафосных морд критиков – подворотня.
– Я не сомневаюсь, что ты подготовился. Для тебя это важный день.
Август кивнул и потушил сигарету.
– Этот важный день происходит каждый месяц, и каждый месяц ты мне это не говоришь. Лука угадал во фразе брата оттенок его собственной реплики, и заговорил тише:
– Ты знаешь мое отношение к твоему таланту, и к тому, что ты делаешь. И да, ты так же знаешь, почему я раньше не имел возможности тебе это говорить.
– Знаю, да.
– Доколе ты будешь перепевать чьи-то строчки в шансон-барах, а не начнешь исполнять свои песни. Твой прокуренный баритон может звучать выше, чем среди пары-тройки неверных мужей, притащивших своих или чужих жен на дюжину песен молодости.
Август не скривился, не поморщился, а принял колкость брата спокойно, и немедленно ответил ему без присущего сарказма:
– «Дельфин» предложил мне выступить. Правда, в том состоянии, в каком есть он и в каком есть я.
Эти слова он подчеркнул с некой гордостью, но в то же время и с напускным принятием факта как должное. Лука склонил голову набок, и, едва ли веря брату, вскинул брови. Талант Августа как актера и как вокалиста был заметен с детства. Младший брат пользовался этим, не отдавая должного благодарения и заботы – он давно курит, и лишь недавно стал беречь связки перед выступлением, но как только светловолосый парень в рубашке навыпуск подлетал, не иначе, легкой размашистой походкой уверенного в себе и слегка беспечного человека к микрофону – все люди прекращали звенеть бокалами. И тогда его томная хрипота заполняла зал, окутывая людей волшебством.
Несколько раз он участвовал в пробах на ту или иную роль, и несколько раз ему везло, и он с успехом отыгрывал персонажа, но после он неизменно бездарно губил свой успех, забывая напрочь развивать его, потому что тонул в той или иной новой заботе, и не приезжая на Пробы Всей Жизни.