геморроем и ураганным недержанием мочи и остальных испражнений, – трагическим тоном подвёл промежуточную черту собственному откровению Борис Абрамович. – Трах-тибидох!
Завершение «лав стори» и развязка находились в таком контрасте с мелодраматической увертюрой и надрывным тоном Тверезовского, что Загорцев огромным усилием воли сдержался от обидного смеха.
– …Верно говорят, что купить можно, что угодно, – продолжал меж тем повествование любвеобильный блудник, не заметивший мины веселья на лице товарища по несчастью, – кроме здоровья. Тогда эти болезни не лечились. И я, как и ты, Рома, не нашёл альтернативы анабиозу.
– О, женщины, женщины! – деланно вознегодовал Загорцев, видя, что Борис Абрамович расчувствовался и нуждается в поддержке.
– И уже здесь, в Котоне, местные целители избавили меня «от букета», коим наградила киска с длинными ногами, – сентиментально промокнул уголки глаз платочком старик. – Однако, заодно с заразой…вынужденно…как эти коновалы-котонцы утверждают, они ампутировали и моё мужское достоинство, и мою предстательную железу.
– ?!! – немо, но весьма доходчиво, вытянувшейся физиономией и траурным поклоном головы, выразил искреннее соучастие Тверизовскому более удачливый соплеменник по безвременно почившим в бозе органам внутренней и внешней секреции.
– Увы, – продолжал кручиниться страдалец, – сбережение
живота своего – не гарантия сохранения настоящей мужской пульсации. В этом плане планета Таутикан, куда нас с тобой, Ромаха, занесло, меня не спасла.
– Да-да, какая жалость, – оценив личные преимущества перед исповедующимся, в том числе путём их суеверного ощупывания на предмет наличия, тактично поддакнул тому везунчик. И тут же, насторожившись, уточнил: – Планета Таутикан?…Это что, современный образ и символ нашей Зелёной планеты?
– Ка-какой символ? – выпучил глаза на Загорцева горемыка по мужской части. – Планета Таутикан – символ? Ты чё гонишь-то, Ромашка? Планета Таутикан – это та юдоль печали, где нам с тобой
придётся коротать наш вдовий век.
Теперь, вслед за Борисом Абрамовичем, и Роман вытаращил на него глаза. Так они непродолжительный период поражённо и молча пялились друг на друга, и каждый отчасти заподозрил в земляке то ли «подсадную утку» Крэка, то ли афериста, то ли душевнобольного.
Первым не перенёс томления неизвестностью более опытный из них.
– Ты чего, в натуре? – осведомился греховодник. – Ты не в курсе, что ли, где мы обретаемся?
– Теперь засомневался, – честно признался ему молодой ортодокс в вопросах секса. – Странные люди, три солнца, тридцать часов в сутках, Котон…
– Так тебя, Роман, не предупредили, что ли, где ты?
– Нет. Наверное, не успели. Мне же несколько дней, как оживили.
– А-а-а…, – умудрённо протянул Тверизовский. – Я-то уж два года тута ошиваюсь…Ну так знай, Ромашка, – наставительно, и где-то даже по-отечески, дополнил он, – что мы на планете Таутикан.