месяц, надеясь, что ответит взаимностью.
Дизайнер Стас Суржик философствовал:
– Твои подруги, если сравнить с прошлыми веками, даже не «честные» куртизанки, по-нынешнему – содержанки. Самые что ни на есть куртизанки низшего класса.
Внешность Суржика в московской толпе с толпой сливалась. В общей массе совершенно терялась его футболка с принтом богини Афины и афинского же университета, его очки, шорты, сандалии…
– Но все же не уличные девки, Стасик, а вполне приличные раскрепощенные женщины, – не соглашался Б. – тоже в общем-то человек толпы, несмотря на купленные в Сан-Франциско тишотки редких брендов. – И, кстати, может показаться, что ты мне завидуешь.
Суржик хмыкнул.
– Трюф, если рассуждать отстраненно, сегодня залетевшая девица или, не знаю, женщина – предмет сочувствия. Особенно если мужик дитя не признал, алиментов не платит. Весь негатив – на него. Но позвольте, почему сегодня то, что она занималась сексом вне брака, никого не смущает? Это не имеет значения? Ну, а зачем вообще тогда институт брака, раз не имеет значения? А борьба с абортами? Вы с распущенностью прежде боритесь, а то ведь получается, лишь бы родить.
– Нудишь, Стасик. Люди хотят жить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Вот, как, скажем, Гарольд Роббинс, – яхты, выпивка, женщины… Помнишь такого писателя?
– Читал одну его вещь. В перестройку уличные книжные прилавки завалены этим Гарольдом были… Черная обложка с белым стреляющим, кажется, кольтом. Чего это ты вдруг вспомнил?
– Да чего-то, Станиславский, подумалось. Как-то гораздо проще все устроено… казалось мне тогда… Я почти серьезно в начале девяностых полагал: чуть-чуть музыкальным журнализмом, дурью этой, помаюсь, ради собственного удовольствия, и займусь чем-то по-взрослому, открою фирму, бизнесменом стану. Какой у меня будет бизнес – даже не формулировал. Главное, я ни капли не сомневался, что все получится. Прикинь! А, Стасик! Я полагал, что, как только в предприниматели подамся, у меня появится два – почему именно два? – собственных джипа.
Бросивший курить Суржик после этих слов вытаскивал из пачки друга сигарету, щелкал его зажигалкой, затягивался, оценивая полузабытый тонизирующий эффект, уточнял:
– Второй – для бойцов.
– Каких, – не понимал Трюф, – бойцов?
– Да для бодигардов твоих, которые за тебя умереть готовы. А ты – отдельно от них, в другой машине, с любовницей – с поп-звездой или фотомоделью.
– О! Ирония. Юмор. Уж лучше так, Стасик, чем это твое гнилое моралите.
Суржик тяжело вздохнул, хотел сказать, но Трюф ему не дал.
– Знаю. Знаю, Станиславский! Ты чистюля. Ты веришь в существование загробного мира. И у тебя куча комплексов. – Трюффо непрерывно рыхлил растопыренными пальцами шевелюру. – Звезда поп Сиена Сиена… Ну, ты знаешь, которая поет… Эту… как ее… Я с ней когда-то