Кроме того Каупервуд со своим моложавым, динамичным и здравомыслящим подходом был подобен дуновению весеннего ветра.
– Меня не особенно волнует имя, – ответил Лафлин. – Можете оформить, как вам угодно; пятьдесят один процент все равно дает вам контроль над фирмой. Ну ладно, не буду спорить. Надо думать, я своего не упущу.
– Значит, договорились, – сказал Каупервуд. – Вам не кажется, Лафлин, что нам понадобится новый офис? Здесь как-то темновато.
– Поступайте, как хотите, мистер Каупервуд. Мне все равно, но буду рад посмотреть, что у вас получится.
Все технические детали были улажены за неделю, а через две недели вывеска «Питер Лафлин и К°, зерновая и комиссионная компания» появилась над дверью просторных, со вкусом обставленных апартаментов на первом этаже дома на углу Ласаль-стрит и МЭддисон-авеню, в самом центре финансового квартала Чикаго.
– Ты в курсе, что произошло со старым Лафлином? – обратился один брокер к другому, когда они прошли мимо новой шикарной комиссионной конторы с зеркальными окнами и осмотрели богато изукрашенную бронзовую табличку на двери в углу здания. – Что ему взбрело в голову? Я думал, он практически отошел от дел. Что это за фирма?
– Не знаю. Думаю, какой-то богач с Востока взял его в партнеры.
– Тогда его дела определенно пошли в гору. Только посмотри на эти зеркальные окна!
Так началась финансовая карьера Фрэнка Алджернона Каупервуда в Чикаго.
Глава 5
О семейных делах
Если кто-то воображает, что этот коммерческий ход со стороны Каупервуда был поспешным или непродуманным, то он имеет слабое представление о проницательном и многостороннем разуме этого человека. Его представления о жизни и власти (закаленные и отточенные за тринадцать месяцев размышлений в тюрьме Восточного округа) определили его жесткую стратегию. Он может, должен и будет властвовать единолично. Ни один человек больше не сможет предъявить требования к нему, разве что в роли просителя. Теперь он отвергал опасные махинации вроде той, которую он провернул со Стинером, – человеком, из-за которого он так много потерял в Филадельфии. По праву коммерческого таланта, мужества и решимости он должен быть первым, и он докажет это. Люди буду вращаться вокруг него, как планеты вокруг солнца.
С тех пор, как Каупервуд впал в немилость в Филадельфии, он пришел к выводу, что больше не будет питать надежд на теплый прием в так называемых высших кругах города. Время от времени размышляя об этом, он осознал, что его будущие союзники, по всей вероятности, будут принадлежать не к числу богатых и влиятельных людей, – клановых и снобистских элементов общества, – но к числу начинающих и коммерчески одаренных сильных людей, которые поднялись с самого дна и с самого начала не имели надежды быть принятыми в светском обществе. Таких людей было много. Если благодаря удаче и личным усилиям он стал достаточно могущественным в финансовом отношении, то мог