баклуши бить!
– Мне бы только яйца взбить, а то не успею, – отрезала Мелия.
– Она еще и огрызается! Когда я тут хозяйничала, каждый завтрак был пиром! – Стоя на пороге кухни, Эфросинья выпустила в домработницу весь запас парфянских стрел: – У вас подливка комковатая! Растяпа вы этакая, вам до моего уровня еще расти и расти, нет бы чему поучиться. Я весьма разочарована и должна вас покинуть! – Развернувшись, она отступила с поля битвы.
– Вот-вот, покинь меня, не засти солнце, – процедила сквозь зубы Мелия. – Как же меня допекла эта зануда! В следующий раз я их тут кашей из гнилой брюквы накормлю – пусть подавятся!
Эфросинья с достоинством спустилась по лестнице, хотя ей нетерпелось похвастаться перед своей товаркой Мишлин Баллю обновками: красная сатиновая юбка, миндально-зеленая кофта и шляпка с перьями были чудо как хороши.
Консьержка дома 18-бис, склонившись над ведром с черной от грязи водой, выжимала половую тряпку. Кафельный пол блистал. И тут в подъезд ввалился угольщик.
– Стоять! Проход закрыт! – всполошилась мадам Баллю. – Я только что пол вымыла!
– Сочувствую, дамочка, но у меня срочная доставка. – И угольщик с мешком без зазрения совести помчался вверх по ступенькам.
– Да вы этак лестницу обрушите! – возмутилась ему вслед Эфросинья, прижавшись к стене. – Нет, вы это видели, дорогая Мишлин? Он чуть не перепачкал мой наряд, который, обратите внимание, прекрасен!
– Глядите, как бы вас в таком наряде на небо не унесло, – сердито буркнула консьержка, устыдившись своего бумазейного платья. – Перьями-то за облако заце́питесь – и поминай как звали.
– Иисус-Мария-Иосиф! Счастье еще, что я здесь не живу, это ж не дом, а скотный двор какой-то!
Уже сидя в омнибусе, увозившем ее на улицу Фонтен, к обиталищу четы Легри, разобиженная Эфросинья сказала себе: «Да уж, будет что записать в дневнике нынче вечером!»
Омнибус тащился по авеню Генерала Мишеля Бизо. Полина Драпье сидела у самого окна; в тесном салоне томились женщины с корзинками, служащие, старики, сонные рабочие – обычные пассажиры переполненного городского транспорта. Авеню было забито фиакрами и ломовыми телегами. Быть может, где-то там, в этой толпе, ее подстерегает та самая тень, что пять дней назад сбросила в колодец безжизненное тело Сюзанны Арбуа?..
Нынче в начале дня Полина видела на площади Домениль, как месье Оноре Селестен разговаривал с поджарым брюнетом, подкатившим на велосипеде. Брюнет просил у месье Селестена разрешения пофотографировать его сыновей, был корректен, ненавязчив, внимательно выслушал рассказ о тяготах жизни ярмарочных циркачей, и вообще этот человек со смешным ящиком на треноге внушал симпатию. Потом он пробрался в первые ряды толпы зевак и делал снимки, пока Альфред и Людо исполняли номер антиподистов[14].
Полина тем временем пообщалась с мадам Селестен, и та попросила взять в ученики еще сынишку глотателя огня и дочку силача – разрывателя цепей. Это