клюшку. Поймал и машинально дернул на себя – и тут же близко-близко, на расстоянии согнутой в локте руки, перед ним выросло искаженное злобой и яростью молодое лицо.
Серега почувствовал, как от ступней к голеням и выше – от коленей по бедрам, позвоночнику – к голове – покатилась ледяная волна, не обещавшая ничего хорошего ни самому Гриценко, ни тому парню, упрямо вцепившемуся в металлическую клюшку. А лицо у парня было, как у молодого Дидье Маруани – музыканта из старинной группы «Спейс». И волосы такие же – черные, прямые, постриженные каре. Надо же – такое сходство!
– Ну, шо ты там щас лепетал? У?! – мягко рыкнул Серега и вырвал-таки металлическую клюшку. Вырвал и хотел было выкинуть прочь, да хулиган «Маруани» опередил – со всей дури ударил головой Серегу в лицо. У Сереги аж искры из глаз посыпались, из носа хлынула кровь. Гриценко невольно отпрянул и тут же получил удар сзади. Удар был такой силы, что немедленно свалил Серегу с ног.
Потом его просто били ногами. Линялая луна меркла, меркла в Серегиных залитых кровью глазах, пока не погасла…
Гриценко в который уж раз обошел куцый клочок земли между двумя домами (кстати, в них до сих пор живут люди, которые не пришли ему на помощь). Той земли едва-едва хватило бы Сереге на могилу.
Он в сердцах плюнул… и в тот же миг нашел металлическую клюшку. Как будто, не отдавая себе в том отчета, он все это время только и делал, что искал ту чертову клюшку!
Она валялась в затоптанном, местами забрызганном черной кровью подорожнике. Клюшка оказалась нетяжелой, довольно аккуратной, приятного серебристого цвета – можно сказать, фирма. Серега поднес клюшку к глазам: «Шо-то там нацарапано… На английском: „Маде ин…“ Гарненька клюшечка, ничего не скажешь, но почему мала така? Ан нет, хорошо, что мала! А то забили б меня, как мамонта!..» Гриценко никак не мог взять в толк, для каких она предназначена целей. «Хм, может, ею лилипуты гоняют в хоккей?.. Или Спинов все ж таки прав, шо клюшка для этого… как его… гольфа? – гадал Серега. – Ладно, прихвачу домой. Дочка наверняка шо-нибудь дельное скажет. Спинов, конечно, голова, но Машка, хоть и мала еще, иногда как выдаст шо-нибудь, так только держись! Спинов тогда говорит: „Ну, Маруся, у тебя не голова, а „Пэнтиум“!“ А шо цэ за шткука така – „Пэнтиум“ – не объясняет…»
Проблема клюшки сразу же была забыта, стоило лишь Гриценко увидеть зареванное дочкино лицо.
– Ну, не ночевал одну ночь… – попытался оправдаться Гриценко.
– Папа… меня… чуть не изнасиловали, – сдерживая рыдания, прошептала Маша и вновь разревелась.
– Изнасиловали? – опешил Гриценко.
– Чуть… не… – всхлипывала дочь.
– Чуть… Кто?! – наконец дошло до Сереги, и он, швырнув на пол клятую клюшку, схватил в охапку содрогающееся от рыданий родное тельце. – Когда все это случилось?
– Этой ночью. Они будто знали, что тебя нет дома. Ну почему тебя не было со мной, папа?!
– Я… меня… Будь проклята эта ночь!
3
…В ту