Смиренно опустив голову и молитвенно сложив руки, она попросила, чтобы Кай отпер разделявшую их дверь, и двинулась дальше, сопровождаемая примолкшими служанками. Стук сердца отдавался в ушах Мики почти так же громко, как хлопок ладоней.
В свете фонариков хижина Кая выглядела торчащей из земли огромной корягой и сливалась с пейзажем. Однако над дверью бились на легком ветерке десятки алых с золотыми иероглифами – цвета́ Ако – молитвенных буддийских лент: одни поблекшие от времени, другие совсем новые.
– Ваби-саби… – прошептала одна из служанок.
У Мики захватило дух.
– Да… – тоже шепотом откликнулась она.
«Ваби-саби есть нечто столь неожиданное в своей красоте, сложенной из разнородных и случайных частей, что поражает в самое сердце и пробуждает душу».
Неповторимо, невзначай родится красота.
Умей в ней прелесть находить, коль не слепым рожден.
Как жизнь сама, она кратка и преходяща.
Не дольше длится ее век, чем сакура цветет.
Слова философов и святых отшельников эхом отдавались в мыслях. Моргнув, Мика подумала – узнает ли она когда-нибудь, о чем просит в молитвах Кай?
Она сделала служанкам знак оставаться на месте – тем следовало молча дожидаться госпожу.
Войти – стыдно будет сейчас, не войти – будешь стыдиться вечно. Закусив губу, как когда-то в детстве, Мика приложила ладонь к двери, ведущей в дом Кая.
Глава 3
Кай с трудом привстал на колени на своем убогом ложе – подобранной им походной циновке, едва позволявшей вытянуть ноги. Вернувшись днем, он рухнул на нее и, не в силах даже обработать рану, забылся мертвым сном.
Боль в спине разбудила его каких-то два или три часа спустя, судя по тому, что солнце еще не зашло. И хорошо – проваляйся он так подольше, наверное, и встать бы не смог, весь одеревенев.
Он съел несколько онигири – прессованных шариков из риса, оставленных ему носильщиками и крестьянами, которые отвели его домой. Немного подкрепившись, он смог хотя бы сходить за водой к ручью и развести огонь.
Механически повторяя ставшие привычными за много лет действия, Кай поставил котелок с водой на решетку из костей и оленьих рогов и стал разбирать пучки лекарственных трав, хранившихся в отдельных корзинках. Когда вода согрелась, он отлил немного, чтобы было чем смыть присохшую кровь и грязь, и бросил в котелок травы. Оставалось надеяться, что снадобье поможет.
Конечно, лучше было бы вернуться в замок. Однако правда о смерти кирина – вся правда – мучила его куда сильнее, чем боль от раны. Не пошел, и не пошел. Обойдется собственными силами – раньше ведь обходился.
Сняв наконец едко пахнувший отвар с огня, Кай вылил туда почти целиком маленький кувшинчик сакэ – для обеззараживания. Остатки, чтобы приглушить боль, выпил одним глотком – вкус ему никогда не нравился. Дешевое рисовое вино обожгло желудок. Осторожно вытащив руки из рукавов кимоно, Кай оставил