и кривых взглядов, Мама, помимо ежедневной выдачи мне порции свекольного сока, заставляла ходить с ней на пляж и загорать, где она проводила все тёплые дни – круглогодично, поскольку никогда не работала и ничем деятельным сроду не занималась. В холодные месяцы года – гуляла по берегу, в летние – валялась на песке. В те годы была сумасшедшая мода на загар: это было признаком «обеспеченности» и принадлежности к привилегированной касте. Тёмный загар в Латвии получить было невозможно: прохладное лето и недостаточное количество солнечных дней, чтобы превратиться в головешку, а ведь именно это было желанной целью.
Солнце в Латвии не греет, а только безжалостно кусает.
Такой загар можно было получить если съездить на месяц в южную часть страны. Но на это требовались большие деньги, а достать бесплатную путёвку от предприятия можно было только по блату. Несмотря на то, что мои родители были люди небедные, позволить себе этого они не могли, и поэтому Мама дала взятку в каком-то медицинском учреждении, притворилась медсестрой и поехала со мной в Сухуми, где по приезде, буквально с трапа, чтобы избавиться от меня, опять же за взятку и оговоры что я больной ребёнок, запихала меня в неврологический санаторий для больных детей, к которым я никакого отношения не имела.
Просыпалась она обычно, в полдень, сибаритничала в кровати ещё минут 30–40, так как считала, что резко вставать с кровати – вредно для здоровья. Широким барским жестом обеих рук распахивала шторы спальни, упирала руки в бока и уставлялась в окно: небо чистое – на пляж, небо облачное, – всё равно, – на пляж, но уже с меньшим энтузиазмом.
Кожа у Мамы была грубая и толстая – слоновья: бездельно и пустошно проваляться под солнцем она могла целый день, и оно едва ли её обижало, но моя беленькая детская кожица была тоненькой, чувствительной и нежной … обугливалась в 15 минут.
Плечи сгорали и погибали в первые же минуты: Мама покрывала их полотенцем или какой другой одеждой. За ними полыхали лицо, ноги, руки, которые уже ничем не покрывались, а оставлялись на верную смерть … С пляжа раньше вечера Мама ни в какую не уходила: «Я не за тем пришла, чтобы через 10 минут возвращаться», а поэтому я уныло сидела на горячем песке, ковырялась в нём пальцами и покорно тлела … Это совершенная бездеятельность и тупое времяпрепровождение интеллектуально меня уничтожали, ещё будучи ребёнком, но читать книги под таким ярким солнцем я не могла: оно отражалось на белых страницах и своей ослепительной белизной выкалывало мне глаза. Детских солнечных очков в те времена у нас ещё не существовало. Оставалось одно: продолжать ковыряться в песке, выдумывать истории, время от времени, теребить Маму: «А мы скоро домой?», получать в ответ «Нет» и глубже, жёстче проклинать это ненавистное солнце.
Но худшее было ещё впереди. И я это знала.
Благо, если моими детскими молитвами, громовые тучки набегут на горизонте, да потемнее и погрознее: Мама под испугом вымокнуть под дождём, наспех скидает в корзинку вещи и, – ругаясь, плюясь, проклиная, – на моё облегчение, вернётся