если преподнести это в верноподданническом духе: он решит, что я подлизываюсь к нему.
«Чего ему решать, если ты до сих пор только и делал, что подлизывался!» Тоже, понимаешь: секрет Полишинеля!»
Реплика была уже готова соскочить с языка Брежнева, но не следовало травмировать соратника перед боем.
– Годится, Коля. Тогда я на неделе переговорю с Андреем. С Кириленко. Пусть он займётся вплотную Кулаковым.
– Почему им? – удивился Подгорный.
– Ты меня удивляешь!
Под соответствующую усмешку Леонид Ильич вслух удивился удивлению Николая Викторовича.
– Как «почему», Коля? Кулаков «сидит на Ставрополье». А это – Кисловодск, Кавминводы, Маныч – традиционные места отдыха членов ЦК от Северо-Кавказского региона. Где их ещё «наставлять на путь истинный», как не там?
На разъяснения Николай Викторович обижаться не стал: сам напросился. Вместо этого неконструктивного занятия он хохотнул. И то: он не умел «юморить» так, как Брежнев. Но шутку понимал.
– Вот этим и займётся Кулаков. Ты же знаешь, какой он свойский мужик: компанейский, прямой, водку – стаканами, баб – пачками! Верный человек. Он справится. Я в этом не сомневаюсь – и ты не сомневайся.
Леонид Ильич отхлебнул воды из фляжки, и перевёл дух после затянувшегося монолога.
– Ну, а Закавказье возьмёт на себя Васо. Не родился ещё человек, которого не смог бы сагитировать Мжаванадзе! Кого угодно сагитирует – хоть чёрта на исповедь!
– Мжаванадзе…
Подгорный скептически покривил щекой.
– Что, Коля?
– О нём такие слухи ходят… Нечист на руку… Вороват… Жуликов покрывает… Взяточников расплодил…
– Мы его, что: на светский раут зовём?
Брежнев не поскупился на иронию по адресу собеседника. На его месте любой другой полыхнул бы сейчас раздражительностью – а он обошёлся. Как-то умел. Один из немногих – а, может, и вообще один.
– Или выдвигаем его на соискание титула «Самый порядочный человек на свете»?! Нет: он нам нужен для других дел. Да, я согласен с тобой: он – жулик. И – жулик, на котором клейма ставить негде. И это – объективно. Но сейчас его отрицательные черты повлияют на решение наших проблем самым положительным образом.
Брежнев сделал паузу, но лишь для того, чтобы разбавить иронию усмешкой.
– Знаешь, Николай, что однажды сказал президент Рузвельт по адресу одного «жука»: «Сомоса, конечно – сукин сын. Но он – наш сукин сын, и мы его в обиду не дадим!». Так, вот: Васо – сукин сын, но он – наш сукин сын.
– Сдаюсь.
Подгорный шутливо поднял руки вверх.
– То-то же, – удовлетворённо «принял капитуляцию» Брежнев.
Некоторое время оба молчали, невидящими глазами уставившись на огонь. Сейчас можно было: «заслужили, однако». Да и вид пылающего костра, потрескивание угольков, улетающие в чёрное небо искры всегда настраивают на умиротворённый