дальше по своим, понятным только им, делам. Когда проживешь тут всю жизнь, каждая мелочь записывается на подкорке памяти, каждая царапинка, каждый дефект на стене. Все это и ещё миллион других деталей отличает одно идентичное место от другого.
Подвесные краны, которые часто двигаются под потолком, имеют разные характерные особенности и черты. Иногда можно заметить порядковый номер одного крана, он набит сбоку на выступающей вперед кабине. А иногда по немного подрагивающему фонарю можно узнать другой кран. Есть один подвесной кран, у которого габариты отмечены не четырьмя красными маленькими фонариками, а оранжевыми. Один кран проезжает с характерным лязгом, медленно и важно, а другой летит быстро и почти бесшумно. Есть более злые и более добрые краны, одни обходятся с нами лучше, чем другие. Одни краны встречают с радостью на лице, а некоторые провожают со страхом в глазах.
Внутри нашего дома/цеха, несколько сотен маленьких коридоров, расходящихся в обе стороны. В каждом проходе вдаль уходят черные многоуровневые стеллажи с прорезиненными койками, которые тонут в глубине. Кровати высотой в девять ярусов. Они не достигают второго уровня фабрики, где находятся мосты граждан. Возвышаясь на несколько метров над самым верхним ярусом с кроватями, защитный навес, загнутый вверх и выступающий над пропастью, надежно защищает второй ярус. Любой, кто пытался, в лучшем случае что-то ломал себе, падая между двух пролётов прорезиненных коек, а чаще всего погибал при падении с такой высоты. Получается очень правильная геометрическая паутина из проходов под прямыми углами, которые вливаются в общий коридор для прогулок.
По праву вождя, которое я добыл кровью, я живу на самом верхнем ярусе, прямо у самого входа в цех, рядом с одной из бетонных свай. Из-за навеса сверху, мне не видно, что происходит надо мною, но я могу многое слышать. Иногда где-то рядом ходят граждане, а я слышу стук ботинок о железные подмостки верхнего этажа.
Лет десять назад внедрили программу гуманного обращения со слейвами. В начале каждого цеха повесили большой экран, с которого иногда показывают очень интересные вещи. К экранам все давно привыкли, и почти никто, кроме вождей, не обращал на них внимания. Часто они работали без звука или были выключены. Своему знанию языка граждан я обязан именно экрану у моей койки. Когда на экране изредка что-то рассказывают, или показывают нашу благодетельницу из «партии кожаных», снизу идут совсем мелкие буквы, дублирующие слова. С нижних ярусов этого, конечно, не видно, но хорошо видимо с моей койки, и с койки напротив. Но тот, напротив, не особенно интересуется, его больше беспокоит, что он вверху и ему долго спускаться за едой. Последние несколько месяцев он воюет с соседом с 8-го яруса, чтобы спуститься на один этаж ниже. Я вполне понимаю смысл редких надписей, разбросанных по всей фабрике цифр и знаков. К своей печали я понял, что от простых вариантов побега фабрика защищена лучше всего. Здесь нельзя сделать подкоп, или залезть вверх, они все предусмотрели.