И в таких же чернилах… Да-да, это чернила, теперь я вспомнила… Да что же это такое? Ответы – подсказал разум. Что? Ответы? Но на какие вопросы? Постойте. Ответы… Треугольные грани… Чернила…
Осознание пришло внезапно. И теперь я точно знала, где нахожусь.
В спальне родителей на стеклянном столике всегда стоял черный пластмассовый шар-предсказатель, отвечающий на вопросы. Задашь вопрос, потрясешь шар – и в чернильном окошке всплывет ответ. Мама купила его, еще когда была беременна мной, и часто пользовалась шаром – из-за природной неуверенности ей порой было тяжело принимать решения самой. Потом она передарила своего советчика мне. Я всегда носила шар с собой, на случай, если потребуется сделать какой-то сложный выбор. Как и мама, я боялась брать ответственность на себя. Я вспомнила, как называется многогранник – икосаэдр. Фигура с двадцатью гранями. На каждой – ответ. Прозрачный цилиндр с чернилами прятался в черном пластмассовом шаре.
За всю жизнь я задала шару не так много вопросов. Я прибегала к нему лишь в те моменты, когда передо мной стоял действительно тяжелый выбор.
Но как я оказалась внутри шара? Я попыталась вспомнить, что было прежде…
Я неслась на «Ямахе» по мокрому асфальту, уезжала из города навсегда. На лице – синяки и ссадины, в глазах – слезы, в волосах – зеленка. Потом было что-то еще… Кроссовки, утопающие во влажном песке, запах водорослей… а потом я оказалась здесь. Я что, умерла? Это чистилище? Нужно отсюда выбираться. Но как?
Я ощупала стены цилиндра, проплыла по нему, ища щели, окошки, что угодно. Но цилиндр был плотно закупорен.
Вдруг я услышала голоса. Сначала они казались далеким мерным гулом, но вскоре гул усилился, и я даже смогла различить слова. Я их узнала. Родители! Там, снаружи, за стенками чернильной тюрьмы, находились мои родители! И они громко спорили.
– Максим не может быть девкой. Он мужик, и все у него как у мужика! Я это чувствую. Чувствую, что он мой сын. Сын! А не дочь! – с болью кричал папа.
Максим? Кто это – Максим?
– Но ты видел результаты анализов. Его кариотип – женский. У нашего ребенка женская природа, Игорь, и от нее не уйдешь, – спорила мама.
– Я не верю. Я верю своему чутью. Я не хочу, чтобы из Максима лепили какую-то Серафиму. Хочу, чтобы он был мальчиком. Ему так будет лучше, я это точно знаю!
Постойте… Серафима – это мое имя! Как же так… Что там у них происходит? Я что, вернулась в свое прошлое?
– Идти против природы неправильно. Ты представляешь, сколько у него проблем может быть в будущем? В социуме он мужчина. А по природе – женщина. Ты думаешь, это нормально? – не сдавалась мама.
Что? Родители сейчас говорили обо мне? Определяли мою судьбу? А потом скрывали правду? Они решали, кем мне быть – дочерью или сыном! Это же просто невозможно! Я не могла быть… Кем? Гермафродитом?[1] Какое страшное слово! В школе на биологии мы изучали, что в большинстве своем цветы – гермафродиты, потому что имеют как тычинки, так и пестики. А еще гермафродиты