прибыло нам в деревню! С забором-то давайте помогу! – предложил он, спохватившись.
Я взглянул на его белую рубашку под шинелью и сказал, что мне помогут строители.
– Ягоды заварить не забудьте! – велел он на прощание и улетел.
Обескураженно я посмотрел на гостинцы в моей ладони. Сиротливо выстреливала из общей кучи веточка с оранжевой рябинкой. «Ты подозрительный чужак, – говорили мне ягоды Тузина. – Но мы тебя примем, потому что нам жить по соседству».
Эту заповедь братства я вдруг расслышал и понадеялся: может, и правда меня примут в мирок Старой Весны? Станут звать на варенье, угощать блинчиками.
Дома я высыпал ягоды на стол, сел и принялся выкладывать орнамент из цветных бусин, пока вдруг не увидел в уме большую ягодную ватрушку. Так чётко она представилась мне, что во рту стало горько.
Новый хлеб пишется, как стихи. Накатывает и не отпускает, пока его не задвинешь в печь.
Наутро, едва приехав на работу, я бросился воплощать фантазию. Маргоша смеялась до упаду, увидев новенький, только из принтера, ценник: «Пирог горький, с дикими ягодами. Изготовлен в единственном экз.».
Мне было зверски любопытно, кто позарится на мой «дикий» пирог, а потому в то утро я наведывался в зал чаще обычного. В отличие от Пети у меня нет дара предсказывать будущее, но на этот раз я отгадал покупателя с первого взгляда. Звякнул над дверью глиняный колокольчик, и в булочную вкатилась девчонка на роликах. Чёрные блестящие её волосы были увязаны на затылке в пучок, колючий, как воронье гнездо. На боку моталась холщовая сумка.
Меня удивило её лицо, сосредоточенное и одухотворённое, как будто она шла на разбег, на особый прыжок, в котором станет радугой или птицей.
Она быстро покидала в корзинку калачи и замерла у ценника с названием. Имя моего пирога пронзило её. Мгновение она медлила, а затем звонко объявила Анюте:
– Мне вот этих, «горьких», два!
– Тут же сказано: в единственном экземпляре! – буркнула Анюта неприветливо, за что полагалось ей, конечно, взыскание. – И на роликах у нас по залу не ездят!
– А мне бы надо два, – расстроилась девчонка, впрочем, сразу придумала выход: – Ладно, попилим! Только можно ещё ценник от него взять? Мне очень надо!
Наверно, она уломала бы Анюту, но тут подоспел «главный бухгалтер».
– Ролики снимите, женщина! – грянула Маргоша, подперев талию кулаком. – Вы нам плитку портите!
Употребить к столь юному созданию слово «женщина» можно было только в пылу неподдельной ненависти. Я понял, что пора проявиться.
– Маргош, не будет ничего с твоей плиткой, – сказал я с самой примирительной интонацией из всех, что были у меня в арсенале. Маргоша взглянула гневно и, задев меня локтем, унеслась в булочное закулисье.
Тут щёки девчонки поехали вширь, распираемые улыбкой.
– Нате вам ценник, – буркнул я, стараясь не сильно вглядываться.
– А вы тут главный, да? Это ваша булочная? – сияла роллерша. – Я так и знала, что не её! – и,