правдивая история о муравьях в Принстоне. И достоинств их отнюдь не умаляет тот факт, что в начале следующей весенней сессии муравьев-студентов признали «досадной помехой» и подчистую вытравили из Принстона.
Приказ о «зачистке» университета, само собой, не распространялся на Мураша. При желании вы можете повидать его и сейчас, ибо он пошел по научной стезе, специализируясь на перспективах прогресса своего муравьиного племени. В настоящее время он занимает должность профессора инсектологии в Йельском университете и по совместительству тренирует тамошнюю футбольную команду. А капитана Сэлтонвиля до сих пор помнят как одного из самых быстрых игроков, когда-либо выходивших на поле в красной форме Гарварда.
«Я не был на войне»[35]
Я окончил колледж в шестнадцатом, так что ныне мы отмечали двадцатую годовщину выпуска. Мы привыкли называть себя «военными детьми», поскольку проклятая бойня так или иначе затронула каждого из нас, а на этой встрече о войне говорили больше обычного, возможно, потому, что в мире вновь запахло порохом.
На ту же военную тему мы втроем беседовали в задней комнате Питовского бара вечером после официальной церемонии, когда там объявился еще один из наших. На параде выпускников он был с нами в колонне, но, поскольку он покинул университет досрочно и за двадцать лет ни разу не появлялся на горизонте, мы едва узнали его в лицо и с трудом припомнили имя.
– Привет, э-э-э… Хиб! – сказал я с заминкой.
Остальные подхватили мое приветствие, после чего мы заказали еще пива и продолжили разговор.
– Когда днем возлагали венок, вышло очень даже трогательно, – сказал один из моих приятелей, вспоминая о бронзовой мемориальной доске с именами погибших выпускников. – Прочесть имена Эйба Данцера, Поупа Макгоуэна и других наших ребят и представить, что их нет вот уже двадцать лет, а мы всего-навсего постарели…
– Если мне вернут молодость, я за это готов снова пройти через войну, – сказал я и повернулся к новоприбывшему. – А ты побывал на фронте, Хиб?
– Я служил в армии, но на войне не был.
Под пиво и военные воспоминания проходили час за часом. Каждый из нас поведал какую-нибудь историю – забавную, необычную или страшную, – и только Хиб отмалчивался. Наконец, когда наступила пауза, он сказал, словно извиняясь:
– Я тоже успел бы повоевать, если бы меня не обвинили в избиении одного мальчишки.
Мы уставились на него вопросительно.
– Да я его и пальцем не тронул, – сказал Хиб, – однако скандал вышел изрядный.
Он замолчал, но мы попросили продолжить, поскольку сами уже наговорились досыта и были не прочь послушать нового рассказчика.
– Да тут и рассказывать особо нечего. Парнишка приехал в город с отцом, и там на улице его якобы ударил какой-то офицер с голубой повязкой военной полиции, а при опознании он указал на меня! Через месяц они выяснили, что малец-то с придурью и постоянно жалуется на побои