найти жилье. Я оставлю Луизе номера телефонов до отъезда.
Он искоса поглядывал на Рабена и нервно ерзал – точно так же, как перед отправкой на задание.
– Куда ты уезжаешь? – спросил Рабен своим сержантским голосом, ослушаться которого невозможно.
Поульсен заерзал еще сильнее.
– Опять в Афганистан. Меня включили в состав части, которая вылетает на следующей неделе. На шесть месяцев. Я даже рад. Что еще делать здесь таким, как я?
– Куда?
– В Гильменд. На первых порах снова в лагерь «Викинг». Я всего лишь рядовой, больше мне ничего не известно. Попросился пару дней назад. Все путем.
Рабен поднялся и загородил собой дверь.
– Прошлый раз, когда мы встречались, ты сказал, что больше туда ни ногой.
– Мне пора.
Поульсен попытался протиснуться к выходу. Рабен ухватил его за руку. Худосочный парень вырвался. От его дружелюбия не осталось и следа.
– В чем дело, Мюг? Что ты натворил? Может, я смогу помочь…
– Ты псих, – огрызнулся Поульсен. – Как ты мне поможешь?
– Я не помню, что случилось. Знаю, это было что-то плохое…
– Да ни черта ты не знаешь! Плюнь на это. – Бледное лицо Поульсена покраснело от злости. – Все то дерьмо осталось там, Рабен, с ним покончено. Если к тебе придут с вопросами…
– С какими вопросами?
– Лучше тебе не знать. – Он пронзительно крикнул: – Охрана!
– Мюг…
– Охрана! Выпустите меня отсюда!
Рабен опять взял его за руку.
– Я устрою тебя на работу, как обещал, – крикнул Поульсен, тщетно пытаясь вырваться из железной хватки своего бывшего сержанта. – Но если ты начнешь болтать, то о работе забудь. Вообще про меня забудь. Ты больше не потянешь меня за собой. Не бывать этому…
Дверь распахнулась, на пороге стоял охранник, помахивая дубинкой.
Рабен отпустил Мюга Поульсена и смотрел, как тот быстро уходит по коридору. Он что-то знал. Как знал когда-то сам Рабен. Правда по-прежнему жила в нем, он чувствовал это. Она бродила по закоулкам его памяти, как злое глупое чудовище, потерявшееся в темноте.
Квартира ее матери в Эстербро была полна воспоминаний, по большей части неприятных. Но теперь, рядом с Марком, ей не хотелось вспоминать плохое. Высокий и красивый, ее сын казался более счастливым, чем когда жил с ней. Не то чтобы Лунд была плохой матерью, просто хорошей из нее не получилось. Поэтому он так и остался в семье ее бывшего мужа, и на него тратилось столько денег, сколько она не смогла бы тратить, даже если бы не оставляла себе ни кроны из своей нынешней зарплаты. И Гедсер сыну наверняка не понравился бы – с полным на то основанием.
На торте четырнадцать свечек. Во главе стола Вибеке, ее мать, тоже счастливая, со своим новым ухажером. Вокруг множество родственников, чьи имена Лунд припоминала с большим трудом. Они поздравили Марка, похлопали, когда он задул свечи.
Марк так мил с ней. Надел голубую толстовку, которую она привезла ему в подарок, надел сразу, как только вынул из позорной оберточной бумаги. Безвкусная,