я – на скрипке. Надеюсь, в следующем году вы перейдёте в жёлтый класс. Тогда вы могли бы играть с нами.
– Неужто вы в группе Фруктиса? – я прыснул от смеха, вспомнив ванильные завывания этого сноба.
– Разумеется, нет, просто в школьном оркестре. Взял бы он меня!.. Да и, если честно, я не горю желанием стать частью его гаре… Ансамбля, – она бросила на меня испуганный взгляд, решив, что шутка получилась слишком откровенной. Но я просто задумался.
– Как-нибудь я покажу вам музыку, которая вам точно зайдёт, – пообещал я, ещё смутно представляя, что имею в виду.
– К-куда зайдёт? – удивилась Лаймия.
– Оу, извините: синее словечко, – спохватился я, – это значит "очень понравится". Может, даже "вызовет катарсис". Вам лучше?
– Да, гораздо. Всего-то и нужно было – побольше свежего воздуха. Когда-нибудь я вообще мечтаю улететь подальше от всех этих секторов, небоскрёбов, АТ-мобилей, кибкомов…
– Улететь? – я думал, что ослышался, – Вы имеете в виду, на Леталику?
– Именно. Кстати, можете обращаться ко мне на "ты", не такая уж я важная особа.
– Я просто пытался быть вежливым…
– Ага, нелегко это, должно быть, когда влился в низшие касты! – бесцеремонно прервал наш разговор чей-то гнусавый тенорок. А обернулся и увидел Фруктиса, собственной персоной. Тощего, разодетого в пух и прах и причёсанного по последней моде парнишку окружила небольшая толпа приспешников и поклонниц. Она всё продолжала прибывать, и в большинстве своём состояла из учеников нашей Академии. И с чего их, размажь их по спектру, потянуло именно на эту террасу?!
– И вам доброго вечера, лорд Фруктис.
Тот, не обратив внимания на то, что его буквально ткнули носом в собственную бестактность, продолжал гнуть свою линию:
– Ты же тот самый сын лорда Киновера, который якшается с фиолетовыми?
– Я Внекаст, – сдержанно ответил я. Иногда я всё же люблю своё имя за его ироничность. Но идол Академии был слишком увлечён своей ролью, чтобы вникнуть в мой каламбур.
– О, милый мой, боюсь, это не повод для радости и гордости! Всё наше общество, к сожалению или к счастью (нам не дано судить) состоит из каст, а быть вне общества, вне человечества, – это всё равно, что попасть в открытый космос. Бесконечное одиночество, холод (душевный, я имею в виду)… Ну и, разумеется, смерть от удушья в конечном итоге.
Вот это речь! Интересно, как долго он репетировал перед зеркалом?
– Милый мой, не стоит грести всех под одну гребёнку, кто-то наоборот задыхается в многомиллиардном скоплении людей, ведь они быстро используют весь кислород. Что ж, что касается "душевного холода", доставляемый им дискомфорт, по-моему, сполна компенсируется простором для разума. А любые рамки, разумеется, подразумевают некоторую ограниченность…
– Что?! Кого ты только что назвал ограниченным?! – вскинулся Фруктис, агрессивно тряхнув жабо.
– Прошу простить, просто оговорился. Я хотел сказать "некоторые ограничения", – с ледяной вежливостью поправился я, – впрочем, не я начал эту дискуссию.