производственной бригады. Перед ним стояла крупорушка. За ней тянулось громадное поле.
На втором ярусе жило больше всего народу. Больше двадцати дворов, все Тяни. С левой стороны была школа со спортплощадкой. С правой – амбар, а перед ним – ровное место, где сушили зерно. Спортплощадка была грунтовая, ужасно большая. Площадка перед амбаром – мощённая камнем, трёхъярусная.
На третьем ярусе обосновались Куны, трое Тяней и одни Цзини. Куны с Тянями жили одним хозяйством. Невероятно большим. Дома стояли на сваях. Выглядело это очень внушительно.
На четвёртом ярусе, тоже одним большим хозяйством, жили четверо братьев Цзиней. Дома у них были без свай и не так потрясали воображение, как те, что ниже. По обе стороны тянулись огороды. Круглый год там зеленели овощи. Позади поднимались до облаков горы, совершенно отвесные. Дома лепились к ним, свешиваясь со склона, как корзинка для мелкой птицы с пояса.
Была там ещё одна семья по фамилии Хуан, из бывших землевладельцев. Никто не хотел селиться с ними рядом. Их дом одиноко стоял в сторонке. Их было двое – мать и сын. Мать была совсем развалина, а сын – немой. Говорили, что они, наверное, много зла сделали в прошлой жизни. Из-за классовой принадлежности их частенько поколачивали. Помню, как несколько раз вечером тётушку Хуан выволакивали на улицу и били. Но вид у них из дома был самый красивый. Перед домом бежал полноводный ручей, вода в котором не иссякала никогда, даже в самую страшную засуху, позади дома ползли уступами рисовые террасы. Слева на небольшом расстоянии стоял дом Цзиней. Справа шумела роскошная бамбуковая роща.
Отчим был самым младшим из братьев Цзиней. У него были широкие плечи, толстые губы и короткие ноги. Роста он был совсем небольшого, почти что с сидящего человека. У него было двое детей: сын и дочь. Дочь была немая. Жили они бедно – на всю семью один дом. Уж не знаю, вызнавала ли мама что-то про то место и про ту семью до замужества, знала ли она, что природа там такая суровая, что отчим такой бедный или такой страшный. Как говорят, ласточка и та гнездо где попало не строит – почему же мама не выбрала себе места получше? Вот уж правда не знаю, что её зацепило. Может, любовь в те годы и была такая. А, может, и не любовь вовсе – есть где найти приют, и ладно.
Мама поставила нас с сестрой перед отчимом и велела называть его тятей. Мой тятька умер рано, помню, как я всё не мог выговорить непривычное губам слово. Наконец я выдавил из себя «тятя». Тогда отчим привёл своих детей и велел им называть маму мамой. Мы все были совсем дети, мы быстро послушались взрослых и быстро привыкли к новой жизни. Жили трудно, но мирно.
Но прошло совсем немного времени, и всё пошло кувырком.
У нас на западе Хунани плохо относились к женщинам, которые выходили замуж повторно после развода. Считали, что это мужья выгнали их из дома. Хотя мама взяла на себя заботу о чужих детях, на неё всё равно смотрели косо. А мы с сестрёнкой, как назло, учились лучше всех. Лучше всех по китайскому. Лучше всех по математике. Лучше всех по музыке. Лучше всех по рисованию.