как особая мышца занята выпрямлением твоего позвоночника, чтобы ты не сутулился, а смотрел на мир с гордо поднятой головой. Под первым слоем твоих мускулов располагается второй… Всё твоё тело перетянуто ими как ремнями, приводящими в движение твои кости… И эти ремни, и их крепление и расположение совершенны, будто твоё тело конструировал самый умелый инженер в мире, так же, как твою наружность создавал самый искусный художник.
Якопо (сладострастно шепчет). Господь…
Леонардо. Да. Мне тоже кажется, что это сделал кто-то один… В такой гармонии и равновесии находятся внутреннее устройство и внешнее убранство человеческого тела! Наружность являет нам столько же красоты, сколько и сокрытые части. Двум разным создателям никогда не удалось бы трудиться в таком согласии друг с другом.
Якопо слушает всё это, судорожно сглатывая и оглядывая обнажённого Леонардо. Потом Якопо снова становится спиной к зрителям, откидывает покрывало.
Сандро. Получается, Леонардо, получается!
Пьетро (в некотором сомнении). Ведь это ради искусства, да?
Леонардо всё так же, голым, садится на стул, берёт картон, рисует. Рядом с ним садятся Пьетро и Сандро. Тоже начинают рисовать. Притихшие было ошарашенные музыканты начинают играть что-то восточное.
Леонардо. Держи настроение, Якопо. Можешь время от времени помогать себе руками. Только не переусердствуй. Нам эта поза нужна надолго.
Некоторое время пишут в тишине. Входит Верроккьо. Он ведёт под руку маленького молодого неуклюжего монаха-доминиканца с низким лбом. Это – Фра Джироламо.
Верроккьо. А здесь у нас упражняются молодые художники, и заалтарный образ, который так нужен вашему монастырю, лучше всех напишет…
Верроккьо замирает, увидев всю сцену. Замерли и Пьетро с Сандро. Стихает музыка. Один Леонардо продолжает работать, ничего не заметив.
Верроккьо (договаривает по инерции). …Леонардо…
Джироламо начинает в праведном гневе хватать ртом воздух.
Пьетро. Вы что, не видели табличку на двери: «Не входить, обнажённая натура!», а?
Верроккьо (швыряет Якопо какую-то тряпку). Прикройся! (смотрит на Леонардо) Ты тоже! Вашу мать, откуда ж вы лезете, а?
Джироламо (дар речи вернулся). Вы!!! Я думал, у вас уважаемая боттега, мастер Андреа! А у вас тут рассадник греха и разврата!!!
Сандро (Пьетро, тихо). Стало быть, разврат – не грех…
Джироламо. Молчать! С этого начался потоп! Так погибли Содом и Гоморра! Всякая плоть извратила пути свои, и Господь-вседержитель обрушил свой гнев на города и народы! И вам не спасти свою бессмертную душу, и тела, превращённые в дьяволовы пристанища, вам не сохранить до старости! Разъест их болезнь, ржа покроет ваши чресла, и нарывы будут извергаться гноем, как вулканы лавой! Господь отправит вас в ад на вечные муки! Но мы не станем дожидаться Страшного Суда! Мы поможем справедливому суду покарать вас ещё на земле! Светскому суду предадим вас!
Верроккьо. Допрыгались.
Джироламо.