вечер на протяжении пятидесяти четырех дней, исключая пятницу, когда отец возвращался в Неаполь, он пробегал бегом триста метров, отделявших его офис от квартиры на виа Абате Джимма, и включал радио в надежде узнать, что же сталось с беднягой Альдо Моро, а значит, и с ним самим. Пятьдесят четыре вечера он провел в слезах и отчаянии, которое сменялось то надеждой, то глубочайшей депрессией, пока на утро пятьдесят пятого дня не смолкли телефоны и потрясенная секретарша не вышла из кабинета директора с сообщением, что тело бывшего премьер-министра найдено в багажнике «рено-4».
В этой трагической ситуации мой отец, разумеется, больше переживал за государственного деятеля, однако чувство облегчения от того, что агония прошла, было столь ощутимым, что он испытал чуть ли не признательность к людям, которые нажали на курок и, убив беднягу Альдо Моро, вернули ему и Италии их законную судьбу.
Во всяком случае, он так считал, пока директор Ролло не вызвал его к себе в кабинет. Тогда мой отец, чье лицо, оттененное красной униформой, выглядело еще более безжизненным, узнал, что ради соблюдения общественного порядка перевод служащих приостановлен sine die[1].
– Не смотрите на меня так, – сказал директор, попыхивая бластовой трубкой[2] «Савинелли», на которую подчиненные скинулись ему в Рождество. – Сам знаю, что это чушь несусветная, но приказы отдаю не я. – Он открыл ящик письменного стола и вынул подписанную генеральным директором телефонограмму. – Я только что получил из Неаполя извещение о замораживании всех прошений, поданных до шестнадцатого марта. – Он сокрушенно развел руками. – Нам остается только молиться, чтобы эти ушлепки из «Красных бригад» побыстрее очутились за решеткой…
В тот вечер отец заперся в своей комнате и, преклонив колени, обратился с молитвой к статуэтке Николая Чудотворца, стоявшей на комоде. Соседи по квартире – три неаполитанца, которые, как и он, работали в банке и ждали перевода, – предложили присоединиться к ним и поужинать морепродуктами в Старом городе, но отец отказался, сославшись на температуру. Когда он убедился, что все наконец ушли, то взял телефонную трубку, набрал номер и дождался ответа.
– Алло, – сказала моя мать.
– Анна, – произнес отец. – Сядь и послушай.
Он почувствовал, как учащенно забилось ее сердце. Полным именем он называл жену, только если дело принимало действительно скверный оборот.
– Завтра собери чемоданы и подготовь малыша. Вечером я за вами приеду.
Ярость, к тому времени накопившаяся у него внутри, при этих словах улетучилась.
– Не волнуйся, – продолжил он. – Я теперь хорошо зарабатываю, мы подыщем славную квартиру. Городок небольшой, но милый. Люди приветливые. Со своими гороскопами ты легко найдешь себе новых подруг, вот увидишь. И это идеальное место для ребенка…
Положив трубку, Эдуардо взглянул на безучастного гипсового Николая Чудотворца: седая борода, желтая митра, правая рука поднята в жесте