выходные, и Себастьян снова приехал в Москву. Всю неделю Анна работала, с головой погрузившись в новые обязанности, ей не хватало времени на праздные раздумья, и пока она не задавала себе вопросов, что же для неё может означать новое знакомство.
Пока он снова не предложил ей своей крови. Это случилось через месяц после его первого приезда. Они не пошли гулять – начались затяжные осенние дожди, а Анна подхватила простуду – и остались в её уютной квартире. Себастьян привез с собой молодого вина и варил глинтвейн, Анна согревалась им, укутавшись в тёплый плед. Вампир стоял у окна, изучая город сквозь капли дождя на стекле.
– А вампиры могут простужаться? – спросила его Анна.
– Мы – нет. А ты всё ещё слишком человек, – отвечал ей Себастьян. – И будешь им оставаться, если вновь не ступишь на путь превращения.
– Когда же ты снова поделишься со мной своей кровью? – подняла она на него глаза.
– Что ж, – усмехнулся вампир. – Я готов.
– Но сначала расскажи мне о своём превращении, – попросила его Анна. – Ты обещал продолжить свой рассказ.
– Моё превращение… Я уже рассказывал тебе, как всё началось. Противник того древнего вампира, который чуть не убил меня, пришёл ко мне в дом и предложил свою помощь. Я не отказался, но сначала попросил рассказать мне о моём будущем, всё до конца. Он не скрывал, что я ступаю на проклятый путь, путь небытия, когда смерть отступает от тебя и начинает требовать кровавые жертвы в обмен на полученное бессмертие. Он рассказал мне, что милосердие к людям оставит меня, а я стану палачом невинных в неотвратимой жажде насыщения. Я даже могу начать убивать своих близких, только чтобы утолить жажду крови. Я спросил его тогда же, можно ли этого избежать, можно ли сохранить в себе хоть каплю человечности.
– Посмотри на меня. – сказал он. – Я пришел к тебе, потому что, несмотря на мою натуру хищника, несмотря на то, что я сам палач и пью кровь одних лишь злодеев, я сохранил в себе милосердие. Да, это непросто, ведь нас подстерегает безумие, а кровь смертных взывает к нашим душам и сводит нас с ума. Но это возможно. И я хочу воспитать хотя бы одного такого же, как я, бессмертного, для кого короткая смертная жизнь не пустой звук, того, кто будет щадить своих жертв и забирать себе ровно столько крови, сколько нужно для пропитания, не убивая их, не устилая свой вечный путь смердящими трупами.
Он стал приходить ко мне раз в неделю и поить своей кровью. Заодно он рассказывал о том времени, в котором он родился – а родился он на полвека раньше меня, – о том, как входил в моду и просвещенные умы романтизм, после века европейских революций и бессмысленного кровопролития вновь стали говорить о праве на свободу, о праве на справедливость. У него самого были большие планы на жизнь, он был поэтом, дружил с Байроном и вместе с ним хотел отправиться на Балканы помогать восставшим против ига рабства народам. И он уехал бы, если бы его самого не поймал в подворотне Робеспьер, самый древний вампир из всех, кого мы знали…
Я уже рассказывал, что Робеспьер сделал его вампиром