и бёдра твоя паче снега убеляшиеся еси, лилейная: длани же от теплоты сердечные зад мой согревахо, немощь спящая бдением твоим спасашеся.
Он сидел, обхватив плечи руками, раскачивался и в соответствии молитве, всячески показывал как ему зябко и нехорошо.
– Ныне убо тебе от дел сих отошедшей, бедствую люте: утро несветла наста, огусте тьма, сон лености и нерадения зеницы смежи: потщися убо на процедуру и на помощь поспешай, спасительница дерзновением велия…
Меня уже несколько раз вызывали и я, окинув прощальным взглядом тучного мученика в зелёный цветочек и расчувствовавшись до драматического тремора в голосе, сказал:
– Прощайте отец Гермоген. Держитесь!
Вальс
«Здравствуй, Игорь Анатольевич.
Позабыл ты меня, дражайший друг мой. Третью декаду ни слова, ни полслова от тебя, ни весточки, ни посылки. А между тем изволновался я, скучаю и за неимением дел прочих места не нахожу без участия твоего. Вот и пеняю тебе, дражайший друг мой: – Ой нехорошо, душа моя Игорь Анатольевич. Ой нехорошо!»
Евгений воткнул перо в чернильницу, потянулся над письменным столом. Розовые оборки на рукавах ночной рубашки взлетели в воздух, засаленный подол на животе натянулся парусом. Босая нога потерлась о лодыжку другой.
– Сонечка! – закричал Евгений. – Сонечка!
В соседней комнате что-то загремело. Евгений завращал глазами и жалостливо заблеял:
– Выпью?
Не получив ответа, достал бутылку из верхнего ящика и, держа её перед собой, залепетал:
– Спасибо, ласточка моя, одна ты меня понимаешь.
Сделал два гигантских глотка и шумно выдохнул. Затем поморщился, поворошил рыжую бороду и снова взялся за перо.
«Вот что, милый мой дружок Игорь Анатольевич. Вот что осенило меня. Не гневайся, пожалуйста, но попрошу я тебя похлопотать перед Шашкиным за одно дельце. Я и не знаю, сможет ли он. Однако пришла мне в голову мысль о записи музыки. Есть пара мотивчиков, разных по духу и стилю, которые я смогу наиграть на пианино для дальнейшей работы маэстро. Он сможет взять мотив и далее лепить из него всё, что Бог на душу положит. По вкусу своему, по таланту.
Вот, например, вальсик есть. А как же. У всякого приличного писателя непременно должен быть свой вальсик. Записать бы его только со скрипочками да трубами, ещё с какой музыкальной прелестью. Смею предположить, друг мой, – приличный мотивчик. Достойный работы, внимания и девичьих вздохов, если, конечно, в таковых потребность не угасла ещё.
Засим прощаюсь с тобой, друг мой Игорь Анатольевич.
Не бросай ты меня горемычного. Не оставляй наедине с бесталанностью своей».
К завершению письма Евгения одолела отдышка. Он раскраснелся и, отдуваясь, запечатал конверт. Бросив его на ворох бумаг, он словно придавил его стекленеющим взглядом и замер.
– Соня!! Сонечка!
В соседней