совсем в ином свете, как будто раньше он был черно-белым, а теперь вдруг ни с того ни с сего стал цветным. А потом, в один прекрасный момент, разом успокаиваешься и перестаешь ходить этаким телком за противной этой девчонкой, потому что мир, став цветным, приоткрывает тебе многие другие завесы. Как будто кто-то сдернул пелену с глаз: а девчонок-то вокруг симпатичных тьма-тьмущая!.. Свет клином на одной твоей соседке по парте нет – не сошелся.
Так и лето: сегодня зовет тебя и манит, а завтра, глядишь, и обернется в одночасье неуютной и промозглой осенью с холодными ветрами и бесконечными дождями. Так в результате и вышло. Но я, не будь дураком, отозвался на этот неожиданный зов, за что и был вознагражден несказанно, можно сказать, по-царски. А именно – чудом возвращения, хоть и кратковременного, но все же, все же! – в вешнюю свою юность. А затем, еще не остывшим, не отошедшим как следует от «половодья чувств», «тепленьким», в общем, окунулся в годы свои молодые, офицерские, «с забубенной славой». Ну, а в конце, словно бы на машине времени – снова вернулся в день сегодняшний.
А дело было так. Возвращаюсь я после работы с рынка – решил все-таки время с пользой провести – весь перегруженный, в обеих руках авоськи со всякой всячиной, разве только в зубах еще одной, для полного ажура, не хватает. В общем, тащусь я еле-еле с этими неподъемными пакетами и авоськами, – называется, откликнулся на зов лета! – а тут еще в кармане мобильник как назло звонит, разрывается. Доковылял кое-как до школьного крыльца и поклажу свою на него сгрузил: нужно отвечать на звонок, рабочее время еще не вышло. Звонок редакционный, как в воду глядел: журналист из Львова звонит, Ваня Круглюк, отчитаться о проделанной работе хочет, а сам, слышу по голосу, уже слегка «подшофе», конец ведь недели, а как же! Ну, выслушал я его внимательно, подакал для приличия, чтоб разговор поддержать. Поговорили, в общем. И только я потянулся за своими пакетами, как тут меня к месту и пригвоздило, и накрыло с головой теплой волной: гляжу, идет по крыльцу ко входным дверям школы девица, вся в солнечном сиянии, свежая такая, и все при ней при этом – загорелая, цветущая, как будто только с моря вернулась (Ах, лето!), каблучками по ступенькам цок да цок. И я просто оторопел, застыл на месте, боюсь пошевелиться, чтоб не спугнуть в душе накатившую волну юности, чувств этих сумасбродных, фонтаном бьющих неизвестно откуда… И тут она неожиданно остановилась посреди широкого школьного крыльца и глянула в мою сторону, и тотчас лобик свой наморщила, на который косо упала густая темная челка, как будто что-то припоминая, а потом неожиданно улыбнулась, вспомнила, стало быть, это свое «что-то важное», ловко развернулась на каблучках и пошла прямо на меня. И девица, между прочим, далеко не тростиночка, напротив: ножки у нее литые, что аж джинсы, чувствуется, в бедрах потрескивают, не ровен час – лопнут от натуги. И все остальное тело пышное такое –