поэтому я просто надул щеки, накачивая их все сильнее и сильнее, и, добравшись до того момента, когда щеки стали видны мне самому, резко спустил воздух, вытянув губы вперед. В этот момент Алиса вдруг сжала мои руки, подтянула их вверх и, не давая мне опомниться, вонзила свои зубы прямо в кончики пальцев. От боли я хотел заорать и даже попытался это сделать, но воздух, который я только что выпустил наружу, не оставил в легких и намека на крик.
– Дура, что ли? – на остатках дыхания фальцетом произнес я и со всей силы оттолкнул ее.
Пижама на Алисе сбилась, воротник съехал в сторону, но сама она удержалась на ногах и чуть пригнулась к полу, напоминая сжатую пружинку.
– Ты чего? – сжал я кулаки и двинулся на нее. – Чего как девчонка кусаешься?
В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и Анатолий Иванович в два прыжка оказался между нами…
– Так она и есть девочка, – миролюбиво сказал он, – они же все кусаются! Так, Муратов?
Я разжал кулаки и оглядел свою левую руку. Сразу на трех пальцах, чуть ниже ногтей, на первом сгибе алели вмятины от зубов. Шли они неровно, на среднем пальце укус выделялся крупнее и вдавливался глубже, на указательном и безымянном следы были более бледными.
– А чего она? Я ей про жабу рассказывал, хотел показать! А она укусила. Ладно бы я обзывался или за косу дернул. А так? – пожал я плечами.
Алиса стояла сразу за Анатолием Ивановичем и молча смотрела на меня. Меня ее молчаливые взгляды не то что бы раздражали или пугали, но было малоприятно, когда на тебя кто-то постоянно пялится.
– И пусть не пялится! А то заеду в ухо! – предупредил я больше ее, чем Анатолия Ивановича. – Кто будет пялиться, то как ту жабу надую! Понятно?
– Понятно, понятно, – чему-то улыбаясь, сказал Анатолий Иванович и поцеловал Алису в лоб, – Гриша, – крикнул он через дверь.
Все тот же худой и молчаливый дядька в белом халате зашел в дверь и, взяв Алису за руку, увел из кабинета. Я вновь увидел сидящую за дверью маму, которая продолжала читать брошюру. Странно было не то, что Алиса меня укусила, и не то, что Анатолий Иванович про донора какого-то полдня мне рассказывает или немой Гриша ходит туда-сюда, странно, что мама всего этого не видит или не замечает и сидит себе, спокойно читает какую-то книжку.
– Мама, – не выдержал я, пытаясь окрикнуть ее, пока дверь не закрылась. Но мама даже не шелохнулась.
Анатолий Иванович достал из шкафа липучку с насосом.
– Давление померяем. Не больно!
Он померил мне давление, затем прослушал мое сердце, прикладывая к нему холодную плоскую железячку, стучал по коленке, оттягивал глаза, и, наконец, сел за стол и начал что-то записывать, периодически закуривая сигареты. Тушил он их в пепельницу, выполненную из кости в виде небольшого черного черепка.
– Настоящий череп? – спросил я, устав сидеть молча на кушетке.
– Из Ялты привез, – не поднимая голову, сказал Анатолий Иванович, продолжая писать в журнал. Наконец он захлопнул его и, выйдя из-за стола, подсел на корточки возле меня.
– Ну что?