он достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и расстелил на лавке. Затем, опять же из карманов, достал бутылку водки, яблоко и пару конфет. – Давайте! А то худо! Заберут все равно. Успеть бы!
– Ну, давай, – согласился Серго. – А это кто? Из Политбюро новый кто-то? – он указал на лежащий лист бумаги с напечатанным на нем портретом. – Не видел раньше по телеку.
– Да хер его знает. Новый, старый, – тяжело задышал мужик, – выдали на парткоме каждому, сказали нести. Я рамку сломал и для дела оставил.
– На… На… ну этот же, наш новый, – узнала на портрете кого-то тетя Фая, – ну недавно, после русского встал. Насыбаев вроде. Из металлургов, кажется.
– Хер его знает, – разом повторили за мужиком Серго и дядя Наум и, стукнувшись стаканами, выпили водку.
– Меняются каждые полгода, – занюхивая яблоком, заметил Серго, – запоминай их. Я уже вас не помню, как зовут, а его и подавно забуду.
– Это точно, – горестно сказал мужик, – я вас и не помню! Ну, бывайте! – он поднялся с земли и, зашатавшись, пошел дальше.
– Давай, – сказал дядя Наум и тоже засобирался домой. Я нарвал еще сирени, устроился поудобней на шее. – Пацана отведу домой и приду. Рая! Вечером не забыла – проверка гидравлики? Ко мне пойдем проверять.
– Не забыла, – смотря куда-то в пол, ответила тетя Рая и снова икнула.
– Пиджак потом заберу, – обратился дядя Наум к тете Фае, – мигом туда – обратно!
Наш миг растянулся до позднего вечера. Путь домой через празднующий город оказался непростым. Вышли мы вроде бы правильно – в сторону Ишима. Но сразу же свернули в обратную сторону, так как дядя Наум решил зайти к своему другу Жасику. От Жасика мы пошли к Петру. От Петра к Вахе, от Вахи к Алику, и как назло никого из них не было дома. Покружив по району, мы вновь вернулись к скверику с сиренью. На нашей лавке уже никого не было. Серго и две кентаврихи куда-то делись. Лишь портрет лежал на скамье. Я попросил дядю Наума нагнуться и, подняв лист, запихал его в куртку.
Стало темнеть. Сорвав еще три ветки сирени, я стал усиленно пожирать их в надежде встретить пятилистник.
Дядя Наум, то шатаясь, то плывя, наконец-то добрался до дому и пришвартовался у подъезда.
– Где вас носило? – закричала мама с балкона, – ничего доверить нельзя. Попросили же один раз в жизни!
– Я его не потерял, – еле прошептал дядя Наум и, сняв меня с шеи, лег на лавку, – не потерял!
Быстро заскочив домой, я сунул ветку сирени в карман штанов и уже на балконе, приделав к палке прищепку, прицепил на нее лист бумаги с портретом. Засунув конец палки между перил, стал внимательно разглядывать оставшуюся ветку сирени.
Мама с кухни звала на ужин.
– Ну… давай… пятилистник… ну где же ты!
– Кушать, – в приказном порядке донеслись до меня слова мамы, – живо руки мыть.
– Ну, пожалуйста, – доедая остатки ветки, я уже практически потерял надежду встретить его, как вдруг, просчитав четыре листа, увидел – пять!
– Считаю до трех! – уже грозно раздался голос мамы. – А то