антосе, вся вселенная пребывает внутри Его ауры, и с каждым мигом она становится все ближе к Форме окончательной, становится все более конкретной, сообразной, совершенной, божественной. В конце концов, будет существовать лишь одна-единственная субстанция: Он.
Перс говорил тихо, делая паузы в поисках подходящего слова, а когда закончил – усмехнулся извиняющейся улыбкой.
– О-о, а я и не знал, что вы такой софистес! – покачал головой Кристофф.
– Недели, месяцы посреди океаноса…– пожал плечами нимрод.– И что остается? Таращиться на горизонт? Человек либо сойдет с ума, либо достигнет определенной эвдемонии, спокойствия духа, хм, мудрости.
– Ну ладно,– вздохнула Шулима, ломая застывающую морфу мгновения,– но что там с Богом кристиан? Совершенство не вмешивается в дела смертных, ему достаточно и того, что оно существует.
– Ага! – воздел выпрямленный палец Ньютэ.– А может ли совершенство обладать чувствами? Например, сочувствием? Состраданием, милосердием, любовью?
Эстле Амитаче с сомнением скривилась.
– Ну вот, мы снова начинаем добавлять к абстракции человеческие свойства. Закончим Зевсом или Герой.
– Потому что ты, эстле, говоришь о Боге, который был бы сообразен логике, а я говорю о Боге, в которого верят.
Шулима неопределенно взмахнула веером.
– Но ведь это одно и то же. Кто поверит в квадратный круг? Впрочем, а о каком Боге только что говорил господин Зайдар?
– Признаюсь, что как дитю зороастризма,– сказал нимрод,– мне ближе Бог Мухаммада, нежели Кристоса. Вся эта история с посланием на Землю Его ребенка, притом – на смерть или, по крайней мере, на страдание, в опасность —
– Ох, но ведь именно в этом я и вижу жестокую правду! – издевательски засмеялась Шулима, скрыв лицо за синим веером.– Проблема в другом. Ведь сперва приходится принять Бога вочеловеченного, не абсолютную Форму Аристотеля, которая представляет собой наиболее очевидную идею,– но что-то в духе тех древних сказок, Сурового Старца, Матери Любви и Плодородия, Кровавого Воителя. И один человек обладает разумом более склонным к геометрическому совершенству, другой – к красивым рассказам, от которых по телу идет дрожь. Но ни один Бог не может быть тем и другим одновременно.
– И откуда же нам, смертным, знать, каким Бог может быть, а каким нет, а? – возмутился риттер.
– Мы вообще знаем немного,– призналась Шулима.– Но движемся от невежества к совершенству через принятие гипотез не иррациональных – но тех, которые в нашем незнании кажутся нам среди прочих простейшими и разумнейшими.
– Но я не принимал никаких гипотез, эстле,– сказал Кристофф: он уже отказался от тона легкого упрямства и дистанцирования, в коем до сего момента велся спор.– Я уверовал.
– Ты имел на это право, он сильно впечатался и многих забрал с собой, никто же не возражает, что был это сильный кратистос. Даже если на самом деле он и умер на том кресте. Но разве это причина, чтобы делать