концентрировалась на земле под ступнями недоученная колдунья, не ощущала кутырка даже намёка на дрожь, ни то, что немереную силу.
Билась с этим долго и уже отчаялась, что ничего не получится и придётся всё же идти на поклон к Матёрым. Даже начала продумывать к кому из них «с какого бока подваливать» и кого как расспросить, чтобы с одной стороны не послали подальше, а с другой не выказать вековухам своего откровенного мракобесия.
Бросив заниматься тем, что не получалось, она, просто закрыв глаза принялась наслаждаться тишиной осеннего леса в очаровании тепла бабьего лета. Жалея, что у неё ничего не получилось, взяла и просто вспомнила это чувство «мертвенной дрожи». Притом вспомнила, как оно дрожало в голове, где достигало своего блаженного пика величия.
И тут же неожиданно поймала себя на мысли, что реально ощущает эту земную дрожь. Не придумано! Медленно открыла глаза чтобы не спугнуть, удерживая мертвенное колебание на уровне лба, одновременно расплываясь в восхищении и не придумав ничего лучше, принялась играть с божественной силой как малое дитя. То усиливая, то гася до мелкой ряби на грани восприятия, то спуская обруч к груди, то звенящей тетивой натягивая выше лба. Непонятно откуда родилось понимание или просто по аналогии с броском судороги, но разогнав её по телу вниз, резко кинула холодный сгусток через ноги во влажную землю.
Произошедшее следом повергло в ужас царскую дочь. Она даже не представляла себе таких последствий. Трава вокруг, остававшаяся к тому времени ещё зелёной моментально пожухла и принялась свёртываться, как опалённая огнём и на глазах кутырки высыхала до состояния сена, распространившись большим кругом от гибельного источника в виде проплешины. Даже деревья стоявшие по краю поляны в раз поникли, сворачивая ещё живые листья, а уже отмирающие непроглядным жёлтым снегом посыпались на землю.
Холодный пот липкими лапами обнял тело ходячей смерти с рыжими лохмами, которая, тут же забыв про всё своё величие принялась метаться из стороны в сторону, припадая к траве, бегая от дерева к дереву, понимая, что убила всё живое вокруг своей забавой. Сердце обливалось кровью за причинённый вред и теперь стараясь хоть как-то помочь заповедному лесу, рыжая убийца, ревя белугой металась между стволами-трупами, гладя деревья руками и безостановочно прося прощения.
Горе-девка всей своей пакостной душонкой желала помочь лесной жизни, но не знала, как. Наконец бросила метаться и замерла, прислушиваясь к чаще. Волосы на голове затопорщились от мертвецкой, ничем не нарушаемой тишины. Ни одна птица не пела, сколько б не прислушивалась.
– Что же я дура наделала? – прошептала обречённо недоделанная уже вдрызг зарёванная колдунья и кинулась вглубь заповедного леса, пытаясь осознать масштабы бездумного эксперимента.
Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась поняв, что мёртвый круг распространился только шагов на девять раз по девять от того места, где колдовала, не более. Дальше лес выглядел живым, но каким-то внутренним,